В 1944 году Илечка вдруг исчезла из Москвы. Даже мама не знала, куда она подевалась. Только после окончания войны выяснилось, что ее вызвали в ЦК ВКП(б). На Старой площади в конференц-зале, как она потом рассказывала, из всех, даже самых отдаленных уголков Советского Союза собрали латышей – членов партии. Все они получили от руководства страны задание: восстановить в Латвии советскую власть. Таким образом, Илечка вошла в освобожденную от фашистов Ригу одной из первых.
Немцы покидали город в страшной спешке. Поэтому в квартире № 14 по улице Тербатас, которую Илечка получила по разнарядке, царил страшный беспорядок: постель не убрана, на стуле висел офицерский френч, на столе – остатки еды. Когда летом сорок пятого мы с мамой приехали в Ригу, было жутко интересно копаться во всяком хламе, который лежал в комнате для прислуги и которую бывший квартирант превратил в свалку ненужных вещей. Там было столько интересного! Помимо кипы немецких газет и журналов, металлические коробки самого разного калибра из-под конфет и печенья, почтовые открытки с видами каких-то курортов и даже, неведомо как попавшие сюда, две новенькие детские книжки с красочными картинками. Но вершиной моих раскопок явился ночной горшок, сделанный из… серого мрамора. Он был столь же красив, сколь и неподъемен. Я, например, мог только возить его на веревке, и даже мама с колоссальным трудом отрывала его от пола. Куда он делся – неизвестно, но помню, я очень упрашивал Илечку подарить мне этот горшок, чтобы отвезти в Москву. Наверное, только у римских императоров стояли под кроватями мраморные горшки, и я мог бы стать прямым продолжателем этой славной традиции. Но почему-то невинная просьба четырехлетнего малыша вызвала страшный тетушкин гнев, и мне было категорически отказано. Взрослые, мягко говоря, не очень любили все, что было связано с немцами, поэтому, наверное, даже ночные горшки фашистов вызывали у них жуткую ненависть.
Обиднее всего было то, что она не позволила мне взять немецкие кресты, которые остались на офицерском френче. Тетушка моя была истинной патриоткой и посчитала такой поступок самым настоящим предательством. А я чуть не плакал от обиды, представляя, какой эффект произвели бы эти ордена у нас во дворе в Капельском переулке. Может, и мраморный горшок в ее глазах являл собой идеологическую диверсию. Как знать?! Единственное, что мне удалось вымолить у непреклонной большевички, это детские книжки на немецком языке – очень уж красивыми были в них картинки.
Война закончилась
Во время войны мы с мамой никуда не выезжали на лето. Дачи у нас никогда не было, а о курортах в то суровое время никто даже не заикался. В жаркое время года мы гуляли или в Ботаническом саду, о котором я уже