Тик-так. Олег Кузневич

в издательстве, но его любимым делом было собирать разные старинные вещи, он покупал их, чинил и перепродавал, а самое лучшее оставлял для себя. Среди них были и эти часы. До этого времени они исправно выполняли свою нехитрую работу. Толик уже привык к шелестящему мерному постукиванию, разносящемуся по всей гостиной, даже наверху, если оставить дверь в спальню приоткрытой, ночью слышно тихое «тик-так-тик-так». Было удивительно, что часы стояли, как мертвый исполин, безмолвный и угрюмый. Мальчик прикоснулся к стеклу, показалось, что маятник за ним почти незаметно покачнулся, затем с беззвучным шорохом вернулся на первоначальное место. Толик так увлекся разглядыванием, что не сразу понял, что отец с ним говорит.

      – Слышишь меня?

      – Да? – поднял голову Толик.

      – Ухожу, до вечера. Обед разогреешь себе сам.

      – Да, пап, – ответил он. – Когда придешь?

      Отец пожал плечами. Толику не нужно было спрашивать, куда отправляется папа – догадаться было несложно, судя по тому, что от него уже пахло. И, скорее всего, вернется он поздно с еще более сильным горько-кислым запахом изо рта. Мальчик тоже пожал плечами, кивнул и двинулся к кухне. Он часто оставался дома один и был вполне доволен.

      Дверь хлопнула, на секунду колыхнув занавесками у приоткрытого окна. Толик взялся греть суп, приготовленный отцом, но сомневался, что станет его есть. Запах был еще ничего, но вид – просто чтобы запачкать тарелку и вылить в унитаз. В мыслях крутилась мама. Конечно же, Толик любил отца, но если бы отдыхать уехал он, а не мама, тоска была бы гораздо меньше. Мальчик вспомнил о ее завтраках, бросил взгляд на суп, напоминающий булькающую кашицу из куриного помета, и решил не испытывать свой желудок таким способом.

      Через двадцать минут Толик сидел на диване в комнате и поедал хрустящий хлеб с яичницей. Барбос тоже отказался от сомнительного супчика, и гремел шариками собачьего корма в миске, старательно подбирая каждый, если случайно ронял на пол.

      Толик рассматривал часы. Секундной стрелки нет, и было любопытно, сколько они не досчитали до двенадцати. Циферблат светился, пейзаж под ним все так же рисковал сдвинуться с места в один прекрасный миг. Картина, будь она чуть хуже и на холсте, вполне могла бы украшать стену в школьном кабинете изобразительного искусства или висеть у стола в каком-нибудь пышном кабинете начальника. Можно запросто сказать, что она очень красива, если бы не вид самих часов. Он внушал уважение, гордо возвышаясь над головами, величие пленило и достигало предела. Но красоты там не было. Восхищение – да, восхищаться есть чем. Отец, когда притащил их, ходил по дому с раздутым видом почти неделю. Но мать была не в восторге, часы ей не понравились. Она говорила, что от них веет чем-то зловещим и несколько раз спрашивала, когда их продадут кому-то другому. Толик не мог сказать, нравятся они ему или нет, и не принимал сторону ни одного из родителей, сделав самое разумное, что мог – остался в стороне. Но думал, что понимает маму. Гигантский исполин вызывал уважение не как к хорошему произведению