Процедура не помогла. Лекарства бессильны. Операция, лучшие специалисты – всё оказалось пустым звуком. Рак головного мозга оказался сильнее медицины и никакие деньги не могли этого исправить. Потревоженная ударом опухоль дала метастазы, хирург бессильно развёл руками, оставив умирать обречённого пациента в люкс-палате под сильными обезболивающими.
Деньги решают не всё.
Я остался со скорой смертью друга один на один. Жизнь не забывала втыкать в сердце острые шипы. Один, за одним. Всё глубже и больнее. Лишь на последний, добивающий удар, у неё не хватало сил. Заставляла мучиться и страдать, цепляясь за жизнь.
– Рыжий, чего грустишь? – Нашёл в себе силы умирающий парнишка. – Я неплохо пожил. Отец давал мне в жизни всё, что можно было купить. Не хватало только трёх составляющих: здоровья, любви и дружбы. А ты показал мне дорогу во всех трёх направлениях. Теперь могу умереть спокойно.
– Ты не должен умирать… Не так.
– Мне не больно, Игорь. Честно.
Я только крепче сжал тонкие пальцы друга. Да что там друга – брата. Давно стал младшим братом.
– Это… освобождение. Поверь мне… Мне больше никогда не будет больно.
По щеке покатилась одинокая слеза. Тысячи невыплаканных слёз оставались внутри, разрывая возведённую плотину. А думал, давно кончились. Высохли раз и навсегда. Думал, больше не будет причин рыдать.
Дурак наивный.
Нашёл в себе силы улыбнуться. Надо улыбаться, а не лить слёзы, глядя в глаза умирающему. Ему будет легче. Спокойнее уйдёт. Только улыбка получается натянутая, фальшивая, как сама жизнь, которая с рождения ставит всех живых в разные условия. Судьба? Рок? Провидение? Нет, больше похоже на проклятие.
И глаза. Глаза нельзя сделать весёлыми. Зеркала души не обмануть. Показывают всё, что таиться внутри. И Антоха видит всю эту боль внутри, находит в себе силы переживать и за меня.
Я устало опустил гудящую голову на кровать, повернул лицо к брату, касаясь его руки щекой. Выдавил из себя чужим голосом:
– Антоха… Я отомщу за тебя, и за… отца. Обещаю. Они все землей укроются. Даю слово. – Голос сорвался. Чтобы не разреветься в истерике, замолчал, сглатывая ком в горле.
Нельзя. Нельзя лить слёз у него на глазах. Он должен уйти легко, ни о чём не тревожиться. Заслужил достойное освобождение.
Там нет проблем. Все проблемы здесь, в нашем суетящемся мирке.
Антон приподнял голову, выдохнул:
– Ты всё-таки назвал его отцом. Я рад. – Он обронил и замолк. Из носа пошла кровь. Под усиливающимся внутричерепным давлением опухоль выталкивала на волю багровые струйки.
Внутри меня всё похолодело, застыло комом. Грудь сдавило стальными тисками. Ещё одна игла в сердце! Сколько можно?
Не мигая, заставлял себя смотреть в бледно-голубые глаза обречённого на смерть. Смотреть, не отворачиваясь. Всё равно в памяти запечатлелось каждая чёрточка, каждая деталь этой жуткой картины. Не стереть её никогда.
Это невозможно забыть!
Антон закашлялся. Лицо искривилось в муках невыразимой боли, которую обезболивающие могли лишь притуплять, но не убирать полностью. Кровь из носа залила белоснежную простынь. Вытирая рукавом, братишка заговорил. Медленно и мучительно. Сражаясь с собой за каждое обронённое слово, как альпинист сражается за каждый шаг непокорной вершины:
– Всё, рыжий. Это… конец. Прощай, брат. Спасибо тебе… за… всё.
– Брат… Брат!
Аппарат измерения пульса резко запищал. Автоматический укол вкатил лошадиную дозу лекарства, но он уже была ни к чему.
Я не слышал аппарат. В ушах стоял другой гул, внутренний. Перестал замечать и глазок камеры, что вёл в сестринскую. Они же всё видят. Медперсонал. Только сделать больше ничего не могут. Медицина бессильна.
Антон на кровати расправил улыбку на лице и… застыл. Глаза под толстыми линзами очков остекленели. Кровь из носа по инерции ещё текла некоторое время, но напор медленно иссякал.
Я перестал дышать. Дыхание перехватило. Сидел, не отрывая взгляда от холодных, спокойных глаз брата. Хотелось одного – уйти вслед за ним. Уйти вдвоём из этого жестокого мира.
Почему он ушёл один? Почему не взял с собой? Зачем здесь оставаться одному?
Трясущаяся рука, невероятно тяжёлая, словно не своя, протянулась к брату. Приподняв очки, опустил ушедшему в мир иной веки. Не чувствуя ног, приподнялся со стула, придерживаясь за кровать.
Губы бесшумно зашептали:
– Спи спокойно, Антоха. Там нет боли. Они ненадолго переживут тебя… Обещаю.
Грудь взбунтовалась, прокачивая в лёгкие воздух. Сдерживая обречённый вой, я выскочил из палаты. Организм требовал немедленных действий, скорости, движения, резкости. Всё что угодно, лишь бы не погружаться в печальный ступор. Протест произошедшему! Протест свершённому!! Протест!!!
Медицинский персонал молча отпрянул от дисплеев. Старый онколог не смог сдержать вздоха. Всё начинается