Гесна отступила на шаг, щеки ее блестели от слез. Глаза царевны были широко открыты, вспухли краснотою горя и изумления, и длинные черные ресницы слиплись друг с другом, будто собранные занавеси. Буран все еще смотрел на нее, зло сверкая глазами, но не произнося ни слова. Он ждал. Гесна расправила юбки платья и поклонилась брату, скрывая заплаканное лицо, исказившееся бледностью страха. Она трепетала, как снежинка на ветру, потерявшаяся в неведомых краях. К ней тихо подошел Солнце и взял за руку. Он испытующе взглянул в лицо нового царя и увидел в нем непреклонность, твердость, бушующее пламя. Солнце покорно склонил голову. Воздух в комнате превратился в стекло, через которое было сложно пробиться, вдох и выдох были всего лишь условностью.
– Вы свободны, – отрезал Буран, и словно что-то отпустило туго натянутую холодную пружину, снова можно было дышать. Пересекая комнату, Буран заглянул в потемневшее окно, осаждаемое отчаянной вьюгой.
«Сам Север произнес отречение», – вспомнил он слова отца. А вне стен дворца все так же плясал молитвенный танец ветер, вопрошая о своей судьбе. Буран открыл дальнюю дверь комнаты и вышел в длинный широкий коридор, направляясь в свои покои.
Солнце и Гесна все еще стояли посреди комнаты, остолбеневшие, не способные произнести ни слова. Гесна медленно перевела взгляд на младшего брата, и глаза ее взорвались такой злостью, что она не в силах была ее удержать. Царевна сорвалась с места, и, шелестя юбками, кинулась вон из комнаты. Она торопливо шла по темным коридорам, уставшим от буйства праздничной ночи, тихим и холодным, где, казалось, замерло само время. Наконец девушка добралась до огромного тронного зала, еще недавно сверкавшего золотыми огнями, покрытого серыми тенями ночи теперь. Как только царевна вошла в комнату, на троне у входа увидела своего отца, задумчиво склонившего голову, подпертую рукой, и глядящего куда-то вдаль. На лице его читалась тревога, своим дыханием подчинявшая волю. Мороз был здесь один.
– Отец! – крикнула она с порога. – Что происходит?
Царь медленно перевел свой задумчивый взгляд на дочь, оторвав голову от ладони.
– О чем ты?
– Я слышала, отец, как все ветра, все снега, все звезды пропели отречение! Сама природа противится воцарению Бурана. Сам Север! Вы нарушили его волю… Почему ты не остановил его? – царевна произносила эти слова громко, а голос ее трепетал от возбуждения.
– Я сам надел на него корону, – твердо ответил Мороз, прерывая дочь. Он взглянул на нее с гордым вызовом, – Ты же знаешь, что требуется повторное отречение… Мы услышали только одно.
– Но… это же был глас Севера, – тихо произнесла Гесна, качая головой, – Вы должны были прекратить церемонию.
Мороз вздохнул. В темноте незажженных огней он выглядел постаревшим, таким уставшим и тревожным, что все вокруг, казалось, не решается посочувствовать ему и потому молчит.
– Гесна, дочь моя… – начал он негромко, словно втолковывая что-то маленькому ребенку, –