– Ткаченко! Ведь старший врач приказал все попоны снять с лошадей и отдать раненым.
– Да нехай их! Там хватит!
– Ну, нет! Снимай и неси сейчас же. Давай я снесу сама лучше…
– Да что вы! Я сам снесу… Но и попоны-то мои не очень теплые… Для лошадей они ничего! А што раненому пользы в них?!..
Он долго возился, отвязывая попоны, и наконец понес их к двуколкам. Я пошла тоже. И сейчас же услыхала: «Судно, санитар, судно сюда дайте»! – несется из двуколки.
– Да какое в такой мороз судно! Обморозишь только об него!.. – говорит санитар, подавая судно вовнутрь двуколки.
Я пошла обратно. Этот мороз парализует не только руки и ноги, но и мозг! Не хочется ни думать, ни делать ничего. Я залезла, укрылась и старалась не думать ни о чем. Пришел муж, и мы поехали дальше.
– Прямо ужасно! Все раненые перемерзнут! И попоны не спасут… – сказал он.
Мы едем все время впереди транспорта. Ткаченко мрачный, беспокоится за своих лошадей.
– Ткаченко, езжай скорей! – сказал муж.
– Темно! Дороги не видно, да и лошадям холодно, не хотят бежать… – тихо говорит он.
– Там люди замерзают, а он о лошадях заботится! Дай им кнута! Небось они у тебя под попонами?..
– Снял. Барыня приказали снять. Отнес раненым…
– Вот и хорошо!..
– Стой! Стой, Ткаченко. Что это там?
– Да, похоже, курдская сакля. Она пустая.
– А ну-ка, крикни Галкина.
– Подпрапорщик Галкин! К старшему врачу! – изгибаясь в сторону, закричал Ткаченко.
Пришел Галкин.
– Вы видите эту саклю? Возьмите несколько человек команды и осмотрите ее. Если она не загажена – доложите мне…
– Там тепло, костер горит! – сказал Галкин, когда вернулся через несколько минут.
– Кем занята?..
– Никого нет. Мы все кругом осмотрели, никого не нашли.
– Идемте, я сам посмотрю.
Ушли! Наступила мертвая тишина. Вдруг кричит кто-то – везите раненых сюда!
Мимо нас проехала двуколка.
– Ты что стоишь, дорогу загораживаешь, съезжай в сторону, видишь, нельзя проехать? – кричит санитар с двуколки.
– Ткаченко, сверни, дай им проехать.
– Да куда я сверну? Тут канава, снегу полно, лошадей загублю! – ворчит он и нехотя сворачивает с дороги.
Мимо нас проезжали двуколки, из которых неслись стоны… Проехали все, на дороге остались только две хозяйственных двуколки да мы с Ткаченко. Лошади переступали ногами, стряхивались и фыркали. Ткаченко слез, ходил вокруг лошадей и оглаживал их.
– О нас забыли, Ткаченко!
– Дайте я сбегаю, узнаю «шо там дилают»?
– Ну, беги…
– Барыня, старший врач просят вас идти туда, там тепло, большой костер горит! – сказал, возвращаясь, Ткаченко. – Всех тяжелых и обмороженных вносят в саклю; большая сакля-то.
Я пошла туда. Около сакли полное оживление; дверь