Слухи о возможной эвакуации через Ладожское озеро захватили ленинградцев, о чем можно судить и по записям в блокадных дневниках. «Трудно человеку, не испытавшему всех тягот нашего положения, представить себе, как заманчиво для нас оказаться через несколько дней в условиях, в которых можно вволю поесть хлеба и картошки, – читаем в одном из дневников. – Об этом мы мечтаем как о недосягаемом счастье. Мечтаем мы и о том времени, когда можно будет спокойно спать, не думая о том, что ненароком в тебя может попасть фугасная бомба или артиллерийский снаряд. И вдруг понимаешь, что эти мечты могут осуществиться – правда, при известных трудностях и опасностях – благодаря эвакуации»[181]. Но в декабре 1941 г. этой мечте большинства ленинградцев не суждено было сбыться. Актом безрассудства можно назвать начавшуюся с конца декабря 1941 г. «походным порядком» эвакуацию через Ладожское озеро беженцев, оставшихся в блокированном городе. Многим из них так и не удалось достигнуть восточного берега Ладоги.
Расставшись с мечтой об эвакуации в ближайшее время, многие ленинградцы теряли последние силы в борьбе за свою жизнь. По заснеженным улицам города по направлению к кладбищам тянулись многочисленные похоронные процессии. Закутанные человеческие фигуры медленно и молча двигались из последних сил, волоча за собой саночки, фанерные листы с уложенными на них в самодельных гробах, ящиках или зашитыми в одеяла или простыни покойниками. С середины декабря 1941 г., констатировалось в отчете городского управления коммунального хозяйства, «кладбища, особенно Серафимовское, Болыпеохтинское и Волково, представляли такую картину: перед воротами кладбищ прямо на улице, на самих кладбищах у контор, церквей, на дорожках, в канавах, на могилах и между ними десятками, а иногда и сотнями лежали оставленные покойники в гробах и без них…»[182] 18 декабря 1941 г. руководство треста «Похоронное дело» обратилось к председателю Исполкома Ленгорсовета П. С. Попкову с предложением начать захоронения в братских могилах