– Ох, хороши цветики-ягодки! Дайте я вас ласково потрогаю за ножки, бедра и грудь. Ах, где мои семнадцать лет, где мой черный пистолет? На большой каретной!– гремел, словно паровоз, раздувая полные, как у хомяка, щеки, седовласый грузный мужчина и упорно лез на сцену.
– О, Мулен Руж, Мулен Руж, и в Париж не надо лететь, свое кабаре с красотками!– воскликнул любитель стройных ножек и других женских прелестей. Одну из танцовщиц, приблизившихся к краю подиума, а ею оказалась Алина, он схватил за белую туфельку и, радуясь, как малое дитя, поднял ее над головой.– Золушка, где ты моя Золушка? Дюймовочка, деточка-конфеточка, позволь всего один поцелуй! Плачу, я не скупой рыцарь. За красоту и ласку, за пламя твоих губ мне ничего не жаль. Милая козочка, пошли ко мне в номер, плачу валютой. Я знаю, искусство требует жертв!– кричал он срывающимся голосом и протягивал девушке пятидолларовую купюру.
– Плачу, только один горячий поцелуй, детка. Последствий никаких, пожалей старика… Который год страдаю без ласковой бабы.
Он, вкушая сладострастие, облизал жирные губы. Девушка взбрыкнула, едва не потеряв равновесие, изловчившись, словно каскадерша, со злостью ударила незадачливого воздыхателя ногою в красное от возбуждения и хмеля лицо. У мужчины из ноздрей хлынула кровь. Он на миг, словно под воздействием электрошока, оторопел от неожиданности, а потом дико взвыл от боли.
– Ах, ты, гадюка!– завопил толстосум и, зажав ноздри пальцами, боком, как краб, неуклюже полез на сцену.– Я тебя, отдеру, как сидорову козу…
– Выкусишь, купи себе резиновую куклу и пудри ей мозги,– девица свернула изящными тонкими пальцами с малиновым маникюром кукиш и сунула его под нос опешившему клиенту. Завидев, что разъяренный завсегдатай неуклюже взбирается на подиум, девица убежала за кулисы. Полуобнаженные в бикини танцовщицы с взвизгами и воплями последовали за ней.
Танец расстроился, зажигательная музыка угасла, и публика зашумела, недовольная поведением одного из завсегдатаев. Виновник вытер платком разбитый нос и сплюнул кровью на паркет.
– Иди, и дай сивому мерину по тыкве и печени, чтобы наших телок не обижал,– велел Ломов одному из своих охранников – крупному верзиле с мордою Квазимодо. Тот, растолкав локтями захмелевшую толпу, быстро приблизился к сцене.
– Я ее, заразу, растопчу, она мне нос разбила, теперь распухнет, как у слона хобот,– ища сочувствия, взывал мужчина, но охранник ребром ладони резко ударил старого ловеласа в правый бок. Он переломился и в такой полусогнутой позе под улюлюканье, охранник, пиная его под зад коленом, бросил, как куль за стол. Снова зазвучала бравурная музыка, и участницы варьете выпорхнули на сцену – банкет продолжился.
– Безобразие,– возвратил к себе бармена