Итак, он оставил себе записку: «Ты знаешь эту женщину, она похожа на тебя», – и положил ее поверх куртки. Я тоже написала себе записку: «Сидящий рядом с тобой мужчина похож на тебя, он – некто, кого ты забудешь, говори с ним, гляди на фото, запоминай, ЗАПОМИНАЙ». Затем он отправился в туалет, а я таращилась на фотку, пока глазам не стало больно. Когда он вернулся, то уже все забыл, но, собравшись взять куртку, заметил оставленную самому себе записку и увидел меня.
Еще один предмет: записка, нацарапанная моим почерком на обороте салфетки из закусочной.
Запоминай, ЗАПОМИНАЙ.
– Привет, – сказал он, протягивая руку. – Меня зовут Паркер – единственный и неповторимый Паркер из Нью-Йорка. За исключением Человека-паука, который урод.
– Хоуп, – ответила я. – Похоже, мы раньше уже встречались.
– Вы англичанка? Господи, кажется, я, наверное, вас уже об этом спрашивал.
– Я не помню, как вы спрашивали, хотя, вполне возможно, мы десятки раз говорили подобным образом.
– Я вас забыл.
– А я забыла вас.
Кажется, он тогда рассмеялся; я-то уж точно. Вся абсурдность этого – полное помешательство. Но когда я засмеялась, мне одновременно хотелось заплакать, хотя грусти я не чувствовала. Каким он будет, зеркальный образ меня самой? Как он жил? Сможем ли мы вдвоем создать что-нибудь значащее?
Он схватил меня за руку и крепко ее сжал, а я не вырывалась, поскольку мне тоже нужно было быть рядом с ним.
– Мы не покидаем друг друга, – произнес он. – Еще не время, не сегодня.
Мы вместе отправились гулять по городу. Весь день мы переходили из кафе в кафе, от одной достопримечательности к другой, как туристы. Движение – это хорошо. Как незнакомые люди, мы находим новые виды, новые места, ощущаем наши голоса, когда идем вместе, бок о бок. Мы направились в Центральный парк, пили горячий шоколад и виски. Поднялись на вершину Эмпайр-стейт-билдинга, поужинали на Бродвее. Мы не упускаем друг друга из виду, не смеем отвести друг от друга глаз. Он предлагает научные опыты, говорит, что мы можем засечь, сколько времени нам понадобится быть врозь, прежде чем мы забудем друг друга, посмотреть, сможем ли мы запомнить друг друга на ощупь с закрытыми глазами. Он говорит, что это шанс, потрясающая возможность, но даже когда он это говорит, я чувствую сомнение в его словах. Я стою возле кабинки в туалете и пою, пока ему нужно отлить, а он трясется от страха, когда запирает дверь – вдруг он меня забудет, и мне тоже страшно. Запоминай, повторяю я, запоминай.
Мне интересно знать, сколько ты – то есть я, та я, что станет тобой, когда забуду, – запомнишь из всего этого. Вскоре я сделаюсь тобой, изучающей это письмо, и что тогда? Запомню ли я Эмпайр-стейт, запомню ли ватрушки с шоколадом и ванилью. Музей Гуггенхайма и как он сползал с пластикового сиденья экспресса, когда мы мчались по Манхэттену? Что ты видишь?
Я вижу Эмпайр-стейт и распростертый подо мной Нью-Йорк. Я помню, как чизкейк прилип к моей вилке, а плотный белый и черный шоколад перемешались между собой. Я помню, как мчалась