– Ваш вопрос, товарищ дознаватель, очень хорошо индицирует характер всего этого начатого против меня дела. Это ведь не вопрос, а утверждение. И если вы действительно уверены, что надо допросить этого беднягу сантехника, то бишь слесаря Кулакова, то зачем, объясните, пожалуйста, арестовали меня и наклеили на лоб эту позорную заплату? Вы ответите мне, что разбирательство собственно еще не началось. И здесь я с вами совершенно согласен. Потому что достаточно прочесть мое так называемое «чистосердечное признание», чтобы понять, что и разбираться-то тут не в чем. Но тем не менее я поддержу вас и признаю, что разбирательство как бы началось, и сделаю это исключительно из чувства симпатии к вам и признания вашего исключительного женского обаяния и привлекательности. При всем при том хочу вам в присутствии уважаемой комиссии заявить прямо и недвусмысленно: разбирательство, начиная с моего так называемого «ареста», идет крайне неряшливо с нарушением всех мыслимых и немыслимых процессуальных норм. Я все это говорю только для того, чтобы вы, Эсмеральда Вагиновна, сами это все прочувствовали и осознали.
КГ сказал последние слова очень резко. Он внимательно осмотрел помятые лица членов комиссии. В конце концов, он говорил все правильно и, конечно же, заслужил одобрения. Но возгласов одобрения не было. Наступила тишина. Все ждали, что теперь будет, чем разрешится эта непонятная ситуация. Сейчас, сейчас все взорвется, эта жгучая темпераментная брюнетка все поймет, и на этом, наконец… finita la commedia. Сердце его радостно екнуло. КГ пристально смотрел на капитана Вагинян. Казалось, его слова упали на плодородную почву.
В этот момент приоткрылась дверь и в зал тихо, на цыпочках, вошла Нюра Ишкинина. Все повернулись к ней. «Каждый раз она появляется в самый неподходящий момент, что за удивительная способность!» – подумал Борис.
Эсмеральда Вагиновна задумалась, села и снова погрузилась в свою амбарную книгу.
– Ну что вы, знойная женщина с Кавказа, там высматриваете? Неужели вы не понимаете – ничего вам не поможет. Что там за список моих прегрешений, вы аж затерли строки, бесконечно проводя по ним своими холеными руками, размягченными ланолиновым кремом – или что там вы используете? Мне не разрешено туда посмотреть, да мне и неинтересно.
Борис двумя пальцами взял за переплет амбарную книгу и брезгливо уронил ее на пол. Капитан Вагинян кинулась к брошенной книге, подхватила ее, разгладила руками помятые страницы и снова углубилась в изучение ее содержимого. Зрителями это было воспринято как свидетельство полного унижения дознавателя.
Правая половина зала продолжала смотреть безучастно на все происходящее, полагая, видимо, что они ничего не могут изменить.
Борису хотелось, чтобы они вышли из оцепенения.
– То, что со мной случилось десять дней назад и сегодня тоже, само по себе не имеет какого-либо серьезного