Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк

последний. Они все никак не решались за меня взяться.

      – Точно?

      – Точно. А то бы мы все были здесь. Мы же пока в камере предварительного заключения.

      Керн облегченно вздохнул. Может быть, с Рут ничего не случилось.

      Блондин с иронией наблюдал за Керном.

      – Башка трещит, а? Так всегда бывает, если ты не виноват. Лучше уж сидеть за дело. Видите ли, единственный, кого посадили по всем правилам, – это я. Я вмешался добровольно. Поэтому-то я и веселюсь.

      – Это было весьма благородно с вашей стороны.

      – Какое там благородно! – блондин пренебрежительно отмахнулся. – Я старый антисемит. Но не могу смотреть спокойно на избиение младенцев. Кстати, у вас отличный короткий прямой. Сухой и резкий. Вы занимались боксом?

      – Нет.

      – Тогда займитесь. У вас хорошие данные. Только вы слишком горячитесь. Будь я папой евреев, я предписал бы им заниматься боксом по часу в день. Вот когда эти типы прониклись бы к вам уважением.

      Керн осторожно ощупал голову.

      – Мне сейчас не до бокса.

      – Резиновые дубинки, – деловито объяснил студент. – Наша бравая полиция всегда на стороне победителей. Сегодня к вечеру ваша черепная коробка придет в норму. И мы начнем тренироваться. Чем-то надо же себя занять.

      Он уселся на нарах поудобнее, подобрав длинные ноги, и огляделся.

      – Торчим здесь уже два часа! Чертовская скука! Будь у нас хотя бы колода карт! Сыграли бы в «черного Петера». В такого рода игры может играть любой. – Он презрительно оглядел еврейских студентов.

      – У меня есть колода. – Керн полез в карман. Штайнер подарил ему тогда колоду карманника. С тех пор он носил ее при себе в качестве некоего талисмана.