В день преступления – выражение избитое, однако не лишенное драматического звучания, и оно отнюдь не неуместно, когда речь идет о таком необычном злодействе, – мы с Верой должны были явиться в школу к семи часам вечера, чтобы помочь провести генеральную репетицию школьного спектакля. Я отвечал за роспись задника и кое-какой реквизит, а Вера – за грим. Время было неудобным: рано для полноценного ужина и поздно, чтобы болтаться в школе, даже не помышляя уже об ужине. В общем, когда Эмили Винсон передала через мужа приглашение нам обоим прийти к ним на кофе с бутербродами в шесть часов, принять его показалось вполне разумным. Правда, Винсон откровенно дал понять, что идея принадлежит его жене. Он был даже немного удивлен тем, что она пожелала устроить нам столь краткое развлекательное мероприятие – именно такое выражение он употребил. Сам Винсон не принимал участия в спектакле. Он никогда не возражал против того, чтобы тратить свободное время на дополнительные занятия по своему предмету, но взял за строгое правило не участвовать в том, что называл внеучебными развлечениями, прельщающими лишь отсталых подростков. В то же время Винсон был заядлым шахматистом и вечерами по средам три часа – с девяти вечера до полуночи – проводил в местном шахматном клубе, секретарем которого являлся. Он был чрезвычайно щепетилен в отношении своих привычек, и любое школьное мероприятие, проводившееся в среду вечером, в любом случае было вынуждено обходиться без него.
Каждую подробность, каждое слово, произнесенное во время того краткого и ничем не примечательного застолья, – слишком толсто нарезанные сэндвичи с сухой ветчиной и синтетический кофе, – мы с Верой пересказали суду, поэтому меня всегда удивляет, почему впоследствии я не мог представить сцену визуально. Разумеется, я точно знаю, что произошло. Сумею воспроизвести каждое слово. Но не могу, закрыв глаза, мысленным взором во всех красках увидеть тот стол и нас четверых, сидевших за ним. И Вера, и я заявили на суде, что Винсоны чувствовали себя не в своей тарелке, а Гарольд производил такое впечатление, будто наше присутствие ему в тягость.
Ключевой, если можно так выразиться, эпизод случился к концу нашего визита. В то время он показался абсолютно заурядным, однако в ретроспективе представлялся решающим. Эмили Винсон, сознавая свои обязанности хозяйки и испытывая неловкость из-за необъяснимого молчания, воцарившегося за столом, сделала над собой усилие и попыталась прервать его. Бросив нервный взгляд на мужа, она произнесла:
– Сегодня утром приходили двое таких милых, вежливых рабочих…
Винсон промокнул губы бумажной салфеткой, судорожно смял ее и необычно резким тоном перебил:
– Эмили, дорогая, ты полагаешь, сейчас уместно делиться своими рутинными домашними заботами? У меня был чрезвычайно утомительный день. И я пытаюсь сосредоточиться на предстоящей мне сегодня партии.
И