Здесь мы ходили с тобою вдвоем,
Двигались вместе,
Тридцать два года как белый туман
Тихо исчезли.
Прошлое живо и голос живой – лиственный шорох.
Где ты, любимая? Я за тобой.
Свидимся скоро.
Надежды нет, печали много
Надежды нет, печали много.
Печальны помыслы мои
Но ты, великая Природа,
Коснись меня и оживи!.
Как с наступлением весны
Цветут бесплодные долины.
Как оживляет свет луны
Ночные серые руины.
Пыль на могиле моей
Пыль на могиле моей,
Тяжесть подошв.
Глупые слёзы не лей —
Всё это ложь.
Ветер метёт лепестки
В клёкоте стай.
Хватит и этой тоски,
Не стой, ступай.
Время – тяжёлый недуг.
Как я устал!
Мёртвый живому не друг.
Не стой, ступай.
Перевел Яков Фельдман
Пересекая Черту
И закат и звезда с высоты
За собою меня зовут.
И не надо стонать у последней черты,
А пора собираться в путь.
Так прилив выгибает спину
И в пене ревет прибой,
Вывинчиваясь из самых глубин
И опять уходя домой
Темнеет. Вечерний звон.
Дневной затихает шум.
И не надо грустить и ронять слезу
Оттого, что я ухожу.
Время, Место – остались здесь.
А меня понесло – туда.
Я надеюсь столкнуться лицом к лицу
С Хозяином Бытия
Перевел Яков Фельдман
Годива[1]
Я поджидал поезда в Ковентри[2]
И на мосту стоял с толпой народа,
На три высоких, древних башни глядя;
И старое преданье городское
Мне вспомнилось…
Не мы одни – позднейший
Посев времен, новейшей эры люди,
Что мчимся вдаль, пути не замечая,
И прошлое хулим и громко спорим
О лжи и правде, о добре и зле, —
Не мы одни любить народ умели
И скорбь его душою понимать.
Не так, как мы (тому теперь десятый
Минует век), не так, как мы, народу
Не словом, делом помогла Годива,
Супруга графа грозного, что правил
Всевластно в Ковентри. Когда свой город
Он податью тяжелой обложил,
И матери сошлись толпами к замку,
Неся детей, и плакались: «Коль подать
Заплатим – все мы с голоду помрем!» —
Она пошла к супругу. Он один
Шагал по зале средь собачьей стаи;
На пядь вперед торчала борода,
И на локоть торчали сзади космы.
Про общий плач Годива рассказала
И мужа умоляла: «Если подать
Они заплатят – с голоду умрут!»
Он странно на нее глаза уставил
И молвил: «Полноте! Вы не дадите
Мизинца уколоть за эту сволочь!» —
«Я умереть готова!» – возразила
Ему Годива. Он захохотал;
Петром