Хельги нравилось вытаскивать из сундука секиру отца и примеривать к ней руку. В прежних своих битвах эта секира не причиняла ран. Если уж она поражала, то насмерть. Один только раз вышло иначе, но тогда отец просто пощадил врага и ударил его обухом, а не остриём. Людям кажется, пощадить врага порой бывает труднее, чем зарубить. Так поступают мужественные воины. Хельги знал, что должен это запомнить.
А ещё в сундуке хранилась куртка мохнатого волчьего меха, которую отец носил много зим, называя счастливой. Хельги нечасто извлекал её на свет, опасаясь, как бы она по ветхости не развалилась. Мать однажды застала его в ней и сказала, что он сделался очень похож на отца. Наверное, ей просто хотелось порадовать сына, но у него сердце забилось чаще обычного, и он принялся думать, что когда-нибудь эта куртка окажется ему как раз впору… а может, даже чуть-чуть узковата в плечах…
У Эйрика Эйрикссона, хозяина двора, не было своих сыновей: только дочки, давно вышедшие замуж. Вот он и радовался Хельги точно родному. Через несколько дней, когда шторм поутих и в небе проглянуло солнце, он подозвал Хельги и сказал:
– Съезди-ка ты пригласи сюда Кетиля Аусгримссона. Ведь скоро твой праздник.
Кетиль Аусгримссон, зять старика, жил совсем недалеко, в соседнем фиорде. Хельги бывал у него и хорошо знал дорогу.
Прошлым летом к Эйрику приезжали корабельные мастера; они строили для него кнарр, морскую торговую лодью. Любопытный Хельги тогда подружился с мастерами и под их приглядом сам вытесал себе лодочку, быструю, прочную, хорошо слушавшуюся руля. Он часто ходил на ней по фиорду и на острова. И теперь он по привычке направился было в корабельный сарай, но мать остановила его:
– Не надо на лодке, Мстиславушка… Поезжай, дитятко, лучше верхом.
Хельги нахмурился.
– Морем ближе, только Железную Скалу и обогнуть. А на лошади, это же два дня добираться.
Мать не стала с ним спорить, но лицо у неё сделалось такое несчастное, что Хельги понял – придется в очередной раз уступить. Ладно, совсем скоро они поедут на север, в Халогаланд, и он будет ходить в походы вместе со старшим братом и дядей. Тогда-то ей останется только бояться за него и глядеть в море с высокой горы, ожидая возвращения корабля!
Всё ещё ворча про себя, он вывел из конюшни буланую кобылку, на которой обычно ездил, и положил ей на спину мягкое кожаное седло. Мать подошла к нему, держа в руках вязаную шерстяную рубашку. Правду сказать, рубашка была старая и вся изорванная, потому что Хельги ходил в ней охотиться; но толстая мягкая шерсть хорошо сохраняла тепло, и мать раз за разом латала её: не простыло бы дитя неразумное на высоких вершинах, где искрится лёд и лежат холодные снежники…
– Я не хочу ехать в этой рубашке, – сказал Хельги сердито. – Я в ней похож на слугу. Дай мне лучше ту крашеную, с вышитыми рукавами!
Мать ответила, улыбнувшись:
– Крашеную я положила тебе в сумку, чтобы не