На это тоже потребовалось время. Но в конечном счете проход освободился, и Фрэнки выбрался на улицу.
Он сразу же заметил две вещи.
Первое – там не было ни Ленни, ни автомобиля. Зато второе как раз было, и это была лошадь.
Вовсе не ковбойская лошадь (хотя какую-то секунду Фрэнки думал именно так), ведь ковбоев теперь не осталось нигде, кроме телевизора. Это была полицейская лошадь, на спине которой сидел полицейский, и она неслась галопом через суматоху переполненного машинами Бродвея, под вопли автомобильных гудков и крики бросавшихся в разные стороны людей.
«Дерьмо», – подумал Фрэнки.
Полицейский, сидевший верхом на лошади, вероятно, очень часто смотрел телевизор: он достал оружие, пригнулся к лошадиной шее и принялся стрелять во Фрэнки. Конечно, в телевизоре или в кино противник полицейского всегда падает, обычно получив пулю в руку или в плечо, но в реальной жизни ничего подобного не происходит. Вот и сейчас пули летели неизвестно куда, хотя Фрэнки все же увидел боковым зрением, как разлетелось еще одно черное стекло.
А всадник несся вперед, все ближе и ближе, хотя никто не знал, зачем он это делал. Может быть, из одной лишь глупости, может быть, из желания прослыть героем, может быть, все это произошло вообще случайно, но он ехал прямо на Фрэнки поперек потока автомобилей, протискиваясь между бамперами, и гнал лошадь галопом, будто намеревался втоптать Фрэнки в тротуар.
Фрэнки в ужасе смотрел на приближавшегося всадника и видел широко раскрытые, налитые кровью глаза лошади, в которых тоже стоял страх, видел выступившие на шкуре пенистые хлопья пота, слышал грохот подкованных копыт по тротуару и тяжелое, надсадное дыхание животного, которое, как он теперь понимал, по сравнению с ним было огромным и собиралось растоптать его, словно жука.
Он даже не принимал этого решения, да тут и нечего было решать; просто Фрэнки оказался единоличным владельцем злобно рычащего датского автомата, который за две секунды изверг весь свой заряд в грозное животное. Сам Фрэнки ничего не слышал – стрелки в разгар баталии всегда мало что слышат. Однако он чувствовал, как оружие, яростно содрогаясь, пожирало содержимое магазина, и ощущал вылет из экстрактора стреляных гильз, разлетавшихся во все стороны, словно горячие, только что изготовленные шарики воздушной кукурузы.
Очереди прошили грудь животного. Раны сразу же широко раскрылись, словно прорубленные топором, а лошадь на всем скаку остановилась и вскинулась на дыбы, сбросив своего крошечного наездника на тротуар. В следующее мгновение огромное животное жалобно заржало, осело на задние ноги и потоки крови хлынули из его пробитой груди, изо рта и носа, потому что кровь из расстрелянных легких пошла в дыхательное горло и носовые ходы. Лошадь билась, пытаясь встать, поскольку не имела никакого понятия о смерти, которая уже овладевала ее телом. А затем большая голова упала вперед, и животное застыло в неподвижности.
– Fungola![4] – выругался Фрэнки,