– Но как тогда ты попал в Оазис? Если твой отец крутой, неужели он не мог найти тебе какую-нибудь законную работу?
– Отец умер, – с нескрываемой грустью ответил Бранко, но тут же торопливо добавил, – нет, его смерть не повергла нас в пучину проблем и нищеты, как ты, наверное, уже подумала. Но я был молод и амбициозен, урезонить меня стало некому, а тут подвернулся случай… в подробности вдаваться не стану, но в моей жизни появилась Ирэн со своим заманчивым предложением. Я ведь очень талантлив, Дайка, не подумай, что хвастаюсь.
Я и не думала. Доказательства того, что Бранко очень талантлив, красовались у меня по всему телу.
– Я бы и так мог зарабатывать неплохие деньги в лучших европейских салонах… но не такие, как в Оазисе. Кроме того, мне хотелось посмотреть Русь: когда мы уехали, я был совсем маленьким. А ещё, чего уж греха таить, почувствовать себя крутым парнем, поучаствовать в чём-то незаконном, запретном, может быть, даже опасном. Молодость… В своё оправдание могу сказать разве что одно. Когда я принимал решение работать в Оазисе, я не думал о тамошних девушках как о жертвах, пленницах. В Евросоюзе проституция давно узаконена и женщины идут на это сознательно, без каких-либо негативных последствий для себя.
Снова над погасшим костром повисла пауза. Неизвестная одинокая птичка продолжала пиликать в чаще леса, и теперь её голосок казался мне ещё более жалобным, словно она, как и я, заблудилась в мире, не зная, куда лететь дальше.
– Но потом, – продолжал Бранко ровным голосом человека, с головой погрузившегося в воспоминания, – потом пришло понимание. Я приезжал в Оазис, видел всех этих девушек и девочек, они появлялись, они исчезали, были все разными, но в то же время одинаковыми. Их роднило одно… Знаешь, у человека в неволе появляется такое… выражение глаз, что ли? Как печать на лице. Со временем их сразу видишь. Я был то в Белграде и Бресте, то в Лондоне и Париже, смотрел на людей, на женщин, но возвращался в Оазис, видел всех этих девушек, их глаза…. В общем, быстро научился отличать свободного человека от невольника. И с каждым разом это было всё больнее. У вас ведь украли не только свободу, у вас украли вашу судьбу. А может быть, и душу…
Похоже, Бранко искренне винил себя. Его настроение передалось мне, и я неожиданно тоже захотела присоединиться к обвинениям.
– Так что тебя тогда держало? Всё-таки деньги? Решил до кучи прикупить сразу два дома под Белградом?
Бранко не обиделся на резкий тон. Кивнул.
– И деньги, конечно. Когда привыкаешь к определённому доходу, очень трудно согласиться на меньшее. Но также – тщеславие. Мне нравилось, что заведение держится за меня. Пару раз я заикался о том, что хочу уйти, и мне сразу повышали ставку. Наверное, я так и продолжал бы закрывать на всё глаза и быть ещё одним хорошо прикормленным