Тут я довольно резко возразил, что вампиры – существа другой природы, они не живут в лесу, а выходят из могилы. Они приходят из царства мертвых, и никакие это не праздники земли, а наоборот. И если они попадают в наш мир, значит, между тем миром и нашим где-то есть какая-то брешь, через которую это существо проходит. И бывает это всегда в преддверии каких-то больших и страшных событий.
Поэт сказал, что никакого противоречия в том, что мы говорим, нет. Природа живет своей жизнью и необязательно должна скукоживаться перед какими-то страшными событиями, и даже может влиять на вампира, растворяя в своих солнечных лучах его злобу, делая его более близким к человеческому существу.
– Вот скажи, – поэт обратился к Иевлевой, – он очень агрессивный?
Она же, повернувшись в фельдшеру, спросила у него:
– Вы его видели, он, по-вашему, агрессивный?
– По-моему, не очень, – признался фельдшер, – он просто страшный, а сильно он агрессивный или не сильно – я не знаю. Он, когда появился, всё вокруг как-то замерло – даже комары не летали.
– Но ничего плохого он никому не сделал, – сказала Иевлева. – Даже с участковым не подрался.
Тогда я сказал, что, по-моему, я знаю, где находится то место, через которое можно проникнуть в наш мир из мира мертвых. Я долго его искал и, наконец, нашел. И собираюсь сегодня ночью засыпать его щебёнкой. Там, недалеко от кладбища, на косогоре вдруг непонятно, почему осунулась земля, и я в эту яму заглянул позавчера вечером, правда, я был пьяный, но я видел в ней глаза, и видел их так ясно, как будто я был трезвый.
Фельдшер на это возразил, что позавчера вечером с медицинской точки зрения, я ничего не мог видеть так, как будто я был трезвый, но яму эту, он тоже считает, от греха подальше лучше засыпать, мало ли что.
Иевлевой идея засыпать проход в загробный мир, хотя и не показалась серьезной, но всё-таки как-то не понравилась. Она засобиралась, сказала, что ей пора. Что поэту лучше остаться здесь, а она сама дойдет, тут совсем недалеко.
Глава 51. Засыпание выхода из царства мертвых
По мере того, как спор с поэтом разгорался, и приводились всё новые аргументы по поводу предмета, хорошо нам известного, то есть загробной жизни, фельдшер участвовал в разговоре всё меньше и меньше, голова его клонилась, и, в конце концов, он уснул на диване, сидя, и мы с поэтом уложили его, подложив под голову подушку и сняв с ног сандалии. Накрыли его каким-то одеялом и вышли, у нас с собой была еще целая бутылка вина.
Мы сели на мотоцикл, я посадил поэта сзади, и поехали по ночной улице. Мотоцикл подпрыгивал