Однажды утром, во время очередного рутинного ритуала, как-то связанного с началом дня, ко мне приходят. Санитары говорят, чтобы я следовал за ними, и я следую. Они приводят меня в комнату. В комнате стоит стол, за столом, на котором маятник и компьютер, сидит главврач.
– Ну, как мы себя сегодня чувствуем? – спрашивает он.
– Слегка не выспавшимся, – отвечаю я.
– До меня дошли слухи, что вы по-прежнему настаиваете на встрече с друзьями. – говорит он, нарочито выделяя слово «друзьями».
– А вы по-прежнему утверждаете, что их не было? Потому что мне уже успели пообещать встречу.
– Не беспокойтесь, встреча состоится. Проблема в том, что все несколько изменилось. Эм… понимаете ли, мы проверили, и у вас действительно были посетители на раннем этапе вашего лечения. Правда это было давно, три года назад. Сейчас этих людей уже здесь нет, нам потребуется время, чтобы их разыскать. – сочетание «на раннем этапе» и «три года назад» на секунду привлекает мое внимание, но более всего поражает осознание полной неспособности провести какую-либо ретроспективу собственной жизни. Неужели у меня настолько сбито чувство времени? Насколько вообще можно говорить о чувстве времени и его точности.
– Вы слышали, что я вам только что сказал? – осведомляется доктор.
– Да, – глухо отвечаю я.
– Хорошо, что вы вообще о них помните?
– Помню лицо, помню голос, иногда их было два… – неуверенно говорю я.
– Что ж, думаю, встреча с ними действительно может оказать положительный терапевтический эффект в вашем случае. Но, прежде чем это случится, хочу попросить вас об одной вещи: запишите все, что у вас на душе, пишите, не переставая, опишите, почему оказались здесь, что сделали, как характеризуете свое состояние и отношение к окружающему. Проще говоря, чем больше, тем лучше. Главное – быть искренним, и не скупитесь на эмоции. Они особенно важны в нашем деле. – говорит врач и издает легкий, ненавязчивый смешок.
Так что с того разговора я начал писать, вернее, пытаться писать. Однако история, здесь рассказываемая, – это не то, что я писал. Те записи были куда более сумбурными и спутанными, их едва ли возможно кому-то понять. Но я не сознавал всю их сумбурность, пока писал их, даже больше – мне они казались безупречными. Поскольку я был единственным, кто улавливал логику и смысл тех записок пациента желтого дома, это совсем не удивительно.
Считаю своим долгом все-таки привести тут некоторые избранные выдержки:
«Запах пороха не покидает меня уже очень давно. Все оттого, что я и есть бочка с порохом. Точнее даже бомба,