И тогда рядом возникал свет; сначала это было просто пятно, но потом оно принимало очертания женской фигуры, проступало лицо, и Гуннхильд видела саму себя в полусне-полубреду. Это она, Гуннхильд, только такая красивая, какой она никогда не видела себя в отражениях; женщина-двойник подходила, наклонялась, клала прохладную руку на лоб, и сразу становилось легче дышать. Очнувшись и вспоминая это видение, Гуннхильд думала, что к ней как будто является ее фюльгья, дух-хранитель, способный принимать облик животного или женщины. Становилось жутко: ведь обычно фюльгья показывается только перед смертью человека, но эта, похоже, хотела защитить Гуннхильд от жадных рук Хель.
То ли невидимая для других гостья помогла, то ли молодая сила крепкой девушки, но постепенно болезнь отступала. Гуннхильд уже не впадала в забытье, жар спал, и хотя кашель еще держался, она начала понимать, что происходит вокруг. Оказалось, что она лежит в девичьем покое Гормовой усадьбы, где поселили их с Асфрид. Когда внучка уже была способна воспринимать, бабушка стала тихонько рассказывать о событиях последних дней.
Само собой, Горм и его домочадцы весьма удивились, узнав, что две «ведьмы», так смутившие Харальда, оказались дочерью и матерью их врага Олава из Слиасторпа. Между Кнютлингами происходили бурные объяснения: Харальд упрекал брата в нерешительности, из-за которой тот не захватил Хейдабьор и не взял клятву верности с его хёвдингов. Горм скорее был недоволен тем, что Кнут вообще ввязался в эту глупую войну с Олавом, с которой легко мог не вернуться. Однако то, что он привез женщин Олава, сочли успехом: с пленницами в руках можно вести переговоры, имея на своей стороне перевес, даже если из Швеции Олав вернется с сильным войском.
Харальду тоже досталось. После случая с «молодеющей» ведьмой, которая оказалась двумя разными женщинами, над ним смеялись исподтишка, а кто-то даже сложил вису, которую Асфрид тайком передала внучке:
Видит воин всадниц волка –
Ведьму ловит Видур стали.
Славен Харальд в пляске Хильды –
Лихо Хлинн кольца пленил он.
Ходили слухи, будто эту вису сложил о брате Кнут, в отместку за ссору и постоянные нападки на его-де недостаточную решительность.
Гуннхильд понимала, что Харальд зол и на нее. К ее удивлению, через несколько дней Асфрид сообщила, что младший сын Горма хочет зайти к ней.
– Он все-таки намерен меня утопить? – покашливая, спросила Гуннхильд. – Довести свое дело до конца?
Она уже не лежала, а сидела в постели, опираясь спиной о подушку, одетая в новую сорочку из тонкой белой шерсти, а Унн расчесывала ей волосы.
– Сейчас он выглядит довольно мирно, – успокоила бабушка. – Но я буду здесь и позову на помощь, если что.
Гуннхильд кивнула, и Унн позвала Харальда, ждавшего снаружи. Он подошел к лежанке и остановился, засунув ладони за пояс и глядя на Гуннхильд с высоты своего роста. Вид у него и правда был не такой свирепый и воинственный, как в прошлый