– А поросенок этот, простите бога ради, доморощенный? – поинтересовался старшина, которого начало изрядно пучить, – отличный поросенок… Видать, что свой… Вот у меня в третьем годе…
– Анфиса!.. Анфиса Петровна!.. настоящая ты пава…
– Кто? Кто такой?
– Прошенька-то ведь у меня единственный…
– Ах, хорош, хорош паренек, простите великодушно.
– Петрован!.. Слышь-ка… Данилыч… Эй! хозяин!
– Погодь! Дай ему с кралей-то, – развязали языки крестьяне.
– Эх, на тройках бы… Анфиса! А?
– На тройках?.. Зело борзо!.. – вскрикнул веселый отец Ипат. – Мать, чего там у тебя еще?.. Притащили гору котлет из рябчиков.
– Мимо… не желаем!.. – закричал белобородый румяный старик. – Ух, до чего!.. Аж мутит.
– Нет, мать… Ты этак нас окормишь.
– Кушайте, дорогие гости, кушайте.
– Ешь, братцы, гуляй!.. Царство небесное родителю моему… Капиталишко оставил подходящий…
– А ты на церковь жертвуй! Духовным отцам своим.
– На-ка выкуси! Ххха-ха!.. Мы еще сами поживем… Анфиса, верно?
– Наше дело сторона, – передернула та круглыми плечами.
– А вот киселька отведайте!.. С молочком, с ватрушечками. Получайте.
– А подь ты с киселем-то… Ну, кто едет?.. Эй, Гараська! Крикни кучеру… Тройку!..
– Постыдись! – кротко сказала жена, сдерживая раздражение.
– К черту кисели, к черту!..
– Нет, Петр Данилыч… Погоди, постой… До киселька я охоч… – И священник, икая, наложил полную тарелку.
– Господа, тост!.. – звякнул пристав шпорами и, браво крутя ус, покосился на ясное, загоревшееся лицо Анфисы. – Уж если вы, Петр Данилыч, решили широко жить, давайте по-благородному. Тост!
– К черту тост! К черту по-благородному! – махал руками, тряс кудлатой бородой хозяин: – Тройку!.. Анфисушка, уважь…
– Постыдись ты, Петруша… Людей-то постыдись…
– Людей?! Ха-ха!.. – И, вынув пухлый бумажник, хлопнул им в ладонь. – Во!.. Тут те весь закон, все люди…
После ужина затеяли плясы. Но у плясунов пьяные ноги плели бог знает что, и от обжорства всех мутило. Отец Ипат, выставив живот, тяжело пыхтел в углу, вдавившись меж ручек кресла.
– Обкормила ты нас, мать, зело борзо. Ведь этакой прорвой пять тысяч народу насытить можно…
– Едем! – появился Петр Данилыч в оленьей дохе и пыжиковой с длинными наушниками шапке. – Анфиса! Батя!..
И в тесной прихожей, где столпившиеся гости тыкались пьяными головами в чужие животы, в зады, Петр Данилыч громко, чтоб все слышали, говорил оправлявшей пуховую шаль вдове:
– Хотя я, может, и не люблю тебя, Анфиса… при всех заявляю и при тебе равным манером, отец Ипат… Что мне ты, Анфиска? Тьфу!.. Из-под дедушки Данилы