– Да чем же этот оболтус ей приглянулся? – поразилась Мария.
– Да ничем особенным. Ничего в нем нет. Хотя, конечно, у Люсьена на месте руки, ноги и голова и сам он добрый малый, но его основная и главная рекомендация – это семья. Ты – сын кормилицы, молочный брат мсье Армана, в каком-то смысле.
– Молочная сестра мсье Армана – это я, – возразила Мария.
– Ты здесь тоже неслучайно, – подала голос матушка из кресла. – Судьбе было угодно возвысить нашу семью через жизнь, сохраненную мсье Арману.
– Судьба так судьба, – не стал спорить батюшка.
– Ты рад, обалдуй? – затормошила меня сестра.
Я был, пожалуй, рад. Что-то должно было случиться в этот день, повернуть мою жизнь еще раз – и служить человеку, о котором я с рождения слышал так много, что, пожалуй, он воспринимался как часть нашей семейной истории, было явно лучше, чем получить эстоком в брюхо на полях под Вюртембергом.
Я не хотел видеть улицы Парижа – ну так вряд ли у меня будет время для прогулок, к тому же кардинал Ришелье был известен частой сменой дворцов, домов и замков, выбираемых временной резиденцией, и далеко не все они располагались в Париже или хотя бы близ него.
Я ведь хотел стать слугой? А личный камердинер – это была, в общем-то, вершина карьеры для слуги, даже мажордом, пусть стоявший выше в табели о рангах, на деле не имел и десятой доли того влияния, что личный камердинер.
Правда, я совсем не ожидал, что судьба так сразу вознесет меня, приблизив к самому могущественному человеку в государстве, не считая нашего возлюбленного короля Людовика Справедливого, но разве нашелся бы француз, не считающий место камердинера кардинала подарком судьбы?
– Да справится ли он? – тревожилась Мария. – Он ведь даже читать не умеет.
– Да умею я! Просто не люблю. И вообще – зачем мне читать? А то у мсье Армана прям больше почитать некому.
– У его высокопреосвященства, – отец указательным пальцем постучал мне по лбу. – Следи за языком, сын мой. Это наедине с отцом и матерью ты можешь называть монсеньера «мсье Арман», в конце концов, твоя мать выкормила его своим молоком, но в разговорах со всем остальным миром говори «его высокопреосвященство» или «господин кардинал», или «монсеньер». А лучше – молчи! Перед его высокопреосвященством – говори, не бойся, лучше пусть он сам тебя оборвет, чем подумает, что ты что-то утаиваешь. А со всеми остальными – молчи, дурачком прикинься.
Это было первое и главное наставление, сделанное мне отцом в преддверии моего назначения.
– Служи ему, мой мальчик, не за страх, а за совесть. Не бойся, не хватайся за все сразу, не умеешь – научишься. Помни, главное – верность! Для умного да ученого у него другие люди есть, – изложив главное, матушка заговорила тише: – Кто о нем позаботится, ведь ни жены у него, ни деточек. Он ведь такой слабенький родился, да и сейчас хворает то и дело. Слабая грудь у него, ты уж смотри за ним, сыночек, рубашки подавай нагретые!
– А сапоги к огню не ставь – испортишь, кожа ссохнется, –