– Что? – не понял журналист. – Что ты сказал? Тебе плохо? Больно?
– Ты взял ее координаты?
– Его координаты? – уточняет Добродеев. – Взял. Он у нас поскачет!
– Ее!
– А! – До журналиста наконец доходит. – Записал номер машины, она же свидетель. Красивая женщина. Ты ее знаешь?
Монах не отвечает. Лежит с закрытыми глазами, бледный, слабый, сложив руки на животе. Покачивается в такт движению. Добродеев вздыхает и качает головой. Гонит от себя плохие предчувствия, но время от времени трогает руку Монаха. Живой, говорит, ухмыляясь, врач, молодой человек в зеленом халате и зеленой шапочке. Будет жить. Через пару месяцев как огурец. Главное, чтобы ел поменьше, а то лежачий образ жизни, сами понимаете. Нахал выразительно смерил взглядом внушительную фигуру Добродеева. Брат? Друг, отвечает Добродеев сухо – молодой человек, тощий и длинный, ему несимпатичен и доверия не внушает, тем более несерьезно скалит зубы, шуточки отпускает, неуместная ирония какая-то…
…Монах лежал на своем необъятном диване… Можно сказать про диван, что он «необъятный»? В смысле, нельзя обнять. А кто будет обнимать? Неясно. Скажем иначе. Лежал он на гигантском диване с задранной кверху ногой. Нога была задрана кверху по причине подложенной подушки и напоминала жерло пушки; смотрела на кухонную дверь. Ему нравилось лежать и рассматривать потолок, и при этом думать про разные интересные вещи. Обычно, но не сейчас, когда лежание было насильственным. И мысли какие-то депрессивные лезли в голову. Про смысл жизни, планы на будущее, которых нет, а время идет, пора определиться, дерево хотя бы посадить. Где? У него нет и кусочка земли. Он представил, что у него есть дача, где растут редиска и клубника. Можно еще зеленый лук и салат. Нарезать, залить сметанкой, добавить сваренное вкрутую яйцо или парочку, посолить хорошенько и… Монах сглатывает слюну, с отвращением переводит взгляд на миску с недоеденной овсяной кашей на журнальном столике и кружку молока. Тоскливо рассматривает ногу в гипсовой упаковке. Потом закрывает глаза и пытается вздремнуть. Но сон не идет. И опять всякие дурацкие мысли.
Интернет надоел, ящик надоел, местная пресса… тьфу! сплетни и реклама, книга не читается, не растет кокос. Кроссворды… опять тьфу! Идиотские вопросы, идиотские ответы. Например, концерт для зрителей. Одиннадцать букв. Ну-ка! Да будь вы хоть семи пядей… Цветомузыка! Концерт для зрителей это цветомузыка. Ну не япона мама, как говорит Жорик. А золотое перо Лео Глюк, он же Леша Добродеев, тоже отличилось, сообщив про кассовый аппарат позапрошлого века, найденный на Марсе. Скучно, господа. Даже про зачавшую от марсианина барышню было креативнее. Кризис жанра.
Два месяца! Сколько, сколько? В больнице сказали два! Столько не живут. Монах закрывает глаза в знак протеста против невыносимо черной полосы бытия и складывает на груди руки. Представляет себя с горящей свечкой в холодных пальцах,