Итак, что же я вынес? Знания, которые можно уместить на нескольких страницах и для восстановления которых мне потребуется от силы час с четвертью; интеллектуальные схемы – та же математика, только попроще. Много ли в этом корысти?
Гуманитарными предметами я интересовался. Но метод их преподавания был таков, что интересоваться пришлось независимо от школы. Что же касается информации, то ее было мало даже и для самой примитивной канвы: я либо знаю об эпохе и ее словесности гораздо больше скудной школьной информации, и то, что изучалось в школе, не может послужить даже основой для последующей работы, либо забыл выученное в школе. Большую пользу (и незаменимую ничем иным) принесли два предмета – иностранный язык и математика. 30–40 % учебного времени. Неплохой коэффициент полезного действия, у многих хуже, но можно было не один язык выучить, а три-четыре, да и кое-какие познания в истории и литературе приобрести (впрочем, тут мешала прежде всего идеология). С точки зрения той школы, где я учился, я был вполне успешным учеником (предвижу возражение о нетипичности моего опыта); думаю, что многие вынесли меньше. Французскую спецшколу я выбрал в 7 лет, правда, с подачи родителей, в выборе не ошибся – она дала много лишнего (точнее, пыталась дать – не взял, только сделал вид), не дала много необходимого, но все вокруг было еще намного хуже. Боюсь, что школьное изучение в результате способно подготовить только продвинутого потребителя – легкую добычу рекламных кампаний: он будет знать, что витамины полезны, а жирное вредно, ему можно будет продать азотные удобрения без нитратов, и, читая для отдохновения Донцову и смотря футбол, он будет знать, что Пушкин – круче и вообще – «наше все». Я, кстати, не считаю, что это плохо. В отличие от Белинского, жизнь среднестатистического обывателя для меня не есть средоточие пошлости – прекрасно знаю, сколько в ней может быть поэтической и человеческой красоты. Моя задача в том, чтобы предостеречь от излишней патетики (в связи с одной только