Мы проводили венецианские дни в прогулках, и бесконечно угощали друзей венецианскими яствами и винами, и спустили все, что заработали, за несколько дней. Но уезжать из Венеции не хотелось, и мы только и делали, что из одной гостиницы переезжали в другую, все более и более скромную, чтобы оказаться, в конце концов, после роскошного палаццо, куда нас поселила команда Криспольти, в какой-то в высшей степени подозрительной и довольно вонючей дыре. Мы сидели на берегу Большого канала, около моста Академии, и веселились, светило солнышко, и мимо нас скользил вапоретто, откуда нам изо всех сил дружески махал Андрей Волконский. Но этого проявления чувств Андрею показалось мало – он тут же забыл об ожидавшем его поезде, сошел с вапоретто, и мы все отправились в ближайшую тратторию, знаменитую своим жареным венецианским угрем.
Париж,
октябрь 2010 г.
Юлий Златкис
Родился в 1937 г.
Математик. Живет в Москве.
Когда мне предложили принять участие в настоящем издании, я надолго задумался.
Я у не пишущий человек, к тому же не могу гордо назвать себя близким другом Алексея Хвостенко. Я просто его искренний почитатель и человек, проживший часть своей жизни параллельно с ним. О нем гораздо лучше напишут друзья его питерской юности и его соавторы, которых сегодня жизнь разбросала по разным уголкам мира. Я же смогу рассказать лишь о том, чем он был для меня.
Летом 1973 г. я переехал из Одессы в Москву. А 31 октября, на дне рождения нашего общего друга, я впервые увидел и услышал Хвоста, о котором так много слышал от своих московских друзей. Его пение, его обаяние производили ошеломляющее впечатление. Я был просто не в силах расстаться с ним, и после окончания праздника мы с женой поехали в Мерзляковский переулок – в их с Алисой комнатку в огромной коммуналке, в которой после так часто бывали. Это была ночь, когда родилась Анечка Хвостенко.
С этой памятной ночи началась моя настоящая жизнь в Москве. Общение с Хвостом стало поворотным этапом, изменившим мое мироощущение. Встречались мы не часто, но никакие праздники без него не проходили. Общение с ним было восхитительным. К нему манило. Его песни, поэзия с тех пор всегда во мне. Алешино обаяние и дружеская расположенность к любому входящему в его дом человеку (какая там расположенность – объятия) заставляли меня все больше чувствовать себя в другом, настоящем, мире, полном радости и любви. Я люблю Хвоста, люблю его окружение, многочисленную свиту равных и прекрасных людей, которые вместе с ним вошли, впечатались в мою жизнь. Не буду перечислять. Их много в Москве и Питере, во Франции, Америке и Израиле. Вместе со многими из них мне посчастливилось бывать на бесчисленных