у обратной дороги короткий путь; не солено – не сладко
опять одна,
а соседки, кого головой на грудь? не герои, без шрамов…
но стать видна…
Мария Тимофеева
Клин
Домик на дереве
Чердачный пол хрустит в преддверии грозы —
я забралась сюда возобновить утрату.
Нам всем необходимо прогонять прохладу
и звать обратно, но в особые часы.
Я знаю подлость этих лёгких чар,
когда всё кажется разрушившейся башней,
Но человек – сорняк и алыча
солдат, что убивает, и гончар,
Старик, что сгорбился над предмогильной пашней.
Я знаю силу редкой ворожбы,
когда уходит сон в смиренный полдень
И возвращается бессильным, кто свободен,
живым и светлым и с отсутствием вражды.
Мой личный траур – верю в суету,
но свет мой заключается всё в том же
Я отпускаю, забираю и стою в прихожей,
порог переступая в пустоту.
Но башня строится и на гнилых корнях —
та почва будет позже плодовита
И время вновь испепелит обиду,
засеет гряды и взойдут поля.
Всё лечится в нелепой голове,
всё лечится в пути к былым сраженьям
Ведь человек – стрелок, поверженный мишенью,
тот, кто убит любовью, искушеньем,
напуганный никем и всем,
прозрачным отраженьем,
Прошедший по углям и по немой траве.
Цинковые белила
Не хватит моря цинковых белил
закрасить темноту моих холстов
Я презираю боль и хвастовство,
отдачу никому и воровство
Присутствие с другими тех, кто не любил.
У нас не вечность. Только баловство.
присущие другим черты и знаки
Я прогоняю лживое родство
хотя бы здесь. Хотя бы на бумаге.
Свирепствую и нагоняю шторм
и крашу рубежи, стирая грани.
В конце-концов есть плотность чёрных штор
я огражу себя от высохшей герани.
Я прогоню себя от жара лишних глаз
от дома, что глядит в меня напротив,
Я спрячусь снова, вновь, не в первый раз
забыв про всё, что есть, что происходит.
И мир летит в овраг и в кабалу
в эпоху Вана Янка, Ботичелли
И я лечу и прыгаю в волну
и слышу скрип моих больных качелей.
Есть тысячи миров наедине,
покуда верный заклинает всех на братство,
Покуда всё, что теплится во мне —
проклятие в глазури и коварство.
Не хватит моря цинковых белил
оставлю так, как есть. Темно и душно
Герань жива. И плачет целый мир
над тем, что мне смешно и равнодушно.
Двенадцать лет
Мне вроде двенадцать. В руках – асфальтовый камушек
Мой брат не женат, его невеста – не замужем
Тот, что крадёт – светел, чист и не набожен. Надо же!
Утро и солнце в лицо бьёт