Лита почему-то вспомнила себя маленькой. Она помнила себя с очень раннего возраста. Например, как стояла в детской кроватке с прутьями. Она очень хорошо помнила свои чувства в тот момент – ей было очень тоскливо. По-взрослому тоскливо. Все было то же самое – хоть в год, хоть в семнадцать. Еще она помнила себя в больнице. Сколько ей тогда было? Три, четыре? Она лежала без мамы. Там были и большие девочки, взрослые и далекие, а Лита сама должна была выливать свой горшок. Однажды она пролила все это на себя, и нянечка на нее орала, а Лита беззвучно плакала посреди коридора – она была уверена, что произошло что-то смертельно страшное.
И эта тоска ведь так никуда и не делась. Она как будто ходила за Литой всю жизнь, прячась, и ждала удобного случая – а случаи наступали очень часто. В пионерском лагере. В новой школе. Просто в жизни. Вдруг эта сволочь выходила из тени и говорила: а я тут. И Лита тогда могла только замереть, как замороженное дерево. Больше ничего. А в последнее время эта гадина ее все время ждала у кровати по утрам. Лите было страшно просыпаться. Потому что тоска стояла около кровати и набрасывалась на Литу, как только она открывала глаза. И еще сильней набрасывалась, если Лита ночевала не дома и просыпалась где-то в чужой квартире. Когда накануне казалось – вот оно, что-то неуловимое, ради чего стоит жить, а потом приходило утро, и оказывалось, что «все прокурено и серо, подтверждая старый тезис, что сегодня тот же день, что был вчера». Короче, жить не стоит ни ради чего.
Лита поняла, что ужасно устала за этот последний год. Она прожила один год, как проживают целую жизнь. Зачем? Ей казалось, что можно было поймать что-то неуловимое. А оно не ловилось. Столько сил было потрачено… Все силы на всю жизнь. И они закончились. Лите иногда казалось, что ей лет сорок, она уже все понимает и знает. И только музыка – это то, ради чего еще можно как-то существовать. Но и тут все очень сложно.
Лита снова открыла Евангелие наугад: «Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел: блаженны…»
Блаженство, блаженство… Все хотят блаженства на самом деле. Поэтому все время влюбляются, ищут кого-то, спят с кем попало. Ищут блаженства…
Лита снова стала смотреть в окно. Ей казалось, что за словами текста скрывается гораздо больше, чем написано. От этого было как-то беспокойно. На самом деле она знала, что такое блаженство. Внутри у нее был домик. И там, совсем глубоко, было очень хорошо. Оттуда, из этого домика, она и жила. Самое лучшее было оттуда. Музыка чаще всего была оттуда. Когда она забиралась туда, ей было не страшно думать. Она редко туда попадала. Но иногда удавалось.
А от брошюрки о Туринской плащанице было как-то беспокойно. Там вроде все конкретно и понятно написано. Научно обоснованная тайна. Но с этим еще нужно как-то разобраться.
– Девушка, вы тут поселились?
Лита вздрогнула.
Лесник стоял напротив. В куртке, с сумкой на плече – явно уже собирался уходить.
– А что?
– Ну