Идти пришлось долго, на окраину города, что давалось Ивану с трудом по причине особого его телосложения: маленький рост, огромный живот и короткие ноги со стопами тридцать шестого размера вовсе не несли, а тащили грузную комплекцию к возможной кормушке.
К вящей радости Савраскина, брат оказался дома. Открыв калитку и, неловко пнув тощую курицу, прошмыгнувшую перед ним, Иван закричал:
– Звездочёт, принимай гостей!
Скрипнула дверь, и Савраскин увидал показавшуюся, не первой свежести, помятую физиономию Анатолия.
– А-а, это ты, – прохрипел Марксишко. – Заходи, коль ко мне намылился.
Савраскин вошёл в дом. Оглядевшись, Иван отметил в уме: «Наверное, зря топтал сюда». Действительно, то, что Анатолий называл кухней, походило скорее на склад приёма битой стеклотары и свинарник одновременно; при этом воздух явно был насыщен духом помойной ямы.
– Как дела, брат? – с грустью спросил Савраскин. – Как здоровье?
– Вчера было лучше, – из себя выдавил Марксишко и, поглядывая с мольбою на Ивана, спросил: – Имеешь что?
– Нет, – развёл руками Савраскин, понимая, о чём спрашивает Анатолий. – Сам рад бы, за тем, собственно, и заглянул.
– Эх-х, – вымучил специалист по санузлам. – Вчера надо было приходить.
– И поесть даже нечего? Моя ненаглядная, понимаешь, уехала на юг жирок плавить, а мне харчей не оставила, – с досадой сказал Иван.
– И денег нет?
– Какое там! Видишь, пешком пришёл. Деньги были, но я их… бабых, – вздохнул Савраскин. – Как говорится, деньги в мешках, а мешки под глазами.
– Вообще-то не скажешь про тебя, что бедствуешь. Вот какой мамон откормил, сала на десять пальцев. – Марксишко, кисло улыбнувшись, по-приятельски хлопнул Ивана по животу. – Да ты не обижайся, Мамон Бабыхович, сейчас что-нибудь скумекаем, пошевелим мозгами.
А Савраскин и не думал обижаться на брата. Они присели на стулья, оставшиеся в наследство Марксишко от самого прадеда, и начали обсуждать план действий.
– Будем говорить так, – взял слово Анатолий. – Ты хочешь поесть, и я не отказался бы под это дело… – Он щёлкнул себя не то по кадыку, не то по мятой бороде. – Значит, нужно добывать нам и первое, и второе.
– Не против, хорошо бы.
– У меня гениальная идея: нужно что-нибудь продать.
– Да, но похоже, у тебя ничего нет на продажу, – возразил Иван.
– Весьма ты зорок. А у тебя?
– У меня тоже… бабых. – Иван показал кукиш куда-то в потолок, прибавив к жесту своё излюбленное словечко «бабых», которым он выражал всё: и злобу, и удивление, и любовь – и которое вначале никто не понимал, так как ни в одном словаре оно не упоминалось.
– Значит, будем говорить так: дело дрянь, – подвёл итог Анатолий.
– В самую точку сказано, – вздохнул Иван.
Минут десять длилось молчание.
– Ещё одна