Зверь заворочался, издавая глухой рокот – то ли рык, то ли стон. В тесную расщелину, которая служила зимней постелью, посыпалась труха, потекла вода. Закапало и зажурчало.
Болело всё. Медведь расшвырял лесной сор и начал выбираться, плотно зажмурив веки.
Он так в слепоте и лез, пока по коже не расползлось хилое тепло ранней весны. Солнце обожгло глаза даже под веками. Медведь развернулся, сунул морду обратно в полумрак расщелины и только тут разлепил веки. Светом полоснуло, как клинком. Потекли слёзы. Человек держался недолго. Медведь взревел, хотя коротко и тихо. Громко объявлять себя в пустом весеннем лесу – привлекать внимание.
Чего-чего, а того внимания с лихвой хватало осенью, когда его гнали и травили. Он убегал и прятался, потом являлся, как из-под земли, чтобы заломать очередную овцу или корову. Впрочем, корова попалась всего-то одна.
Воспоминания о последней трапезе наполнили рот слюной. От голода замутило. Медведь требовал насыщения. Человек тоже был не прочь поесть. Медведь принялся выискивать под ногами корешки и травки, способные хотя бы на время унять тянущую боль в желудке.
Гуго-человек не знал, что оно такое, Гуго-медведь расшвырял палые листья, чтобы выковырять из рыхлой холодной земли полупрозрачные мелкие луковицы. Они издавали резкий запах, зато таяли во рту сладкой волокнистой мякотью. Луковиц оказалось немного, но голод чуть отступил.
Медведь успокоился и отступил вслед за голодом. Человек смог оглядеться.
Он помнил этот холм в жёлто-красных листьях. Между сияющими кронами неслась ветреная синь. Было ещё тепло, но уже обречённо. Осень уходила.
Он как раз доедал ту самую корову. Вступать в дальнейшие сношения с людьми не хотелось. Человеку не хотелось вообще ничего, только забиться в угол, забраться в дебри, замести следы, свернуться в тугой ком и переждать. Медведь просто хотел тепла. По ночам у него мёрзли уши и нос. Мягкие подушечки лап коченели на побитой морозным утренником траве.
Поначалу он ел только ягоды да корешки, ловил рыбу на перекатах притоков Сю. Но когда лес обеднел, проблема встала в полный рост. Охотиться, оказалось очень непросто. Лесное зверьё разбегалось, учуяв медведя. Оставались неповоротливые домашние. Гуго ещё какое-то время держался, пока от голода не начало шатать. Медведь исподволь занимал всё больше места в человеке. А однажды прямо на них выскочила отбившаяся от стада коза. После первого раза стало проще. Следовало есть, чтобы сохранить силу. Следовало оставаться сильным, чтобы зверь не взял верх.
Люди сообразили, что имеют дело с особо хитрым зверем, когда ни одна настороженная ловушка так и не сработала. Тут Гуго оказался чистым виртуозом. Он их не столько чуял, сколько угадывал человеческим умом и обходил, чтобы вернуться по собственным следам и подкараулить близ деревни очередной ужин.
Первую облаву он пересидел под носом у загонщиков. Хотя те всё делали по правилам, даже собак с собой взяли. Кто не знал, узнал: что матёрый волкодав, что пронырливый деревенский кабыздох не пойдут на медведя, если их с молочных зубов не натаскать. Собаки, только учуяв зверя, разворачивались и летели в деревню быстрее ветра. Вторая облава тоже прошла для Гуго удачно. А в третью, как раз после памятной коровы, его чуть не взяли. Но и тут он оказался хитрее: превозмогая сопротивление зверя, залез в тихую заводь и просидел в воде, выставив над поверхностью только ноздри, пока загонщики рыскали по лесу, да проверяли ловушки. Кто-то из горе-охотников нашёл старый след и увёл облаву за собой. Гуго не стал нарываться, вылез из воды и по топкому берегу подался в другую сторону. Далеко забираться не стал, нашёл расщелину, обсох и забился в сумрачную берлогу, чтобы проспать до весны.
На данный момент ни о каких ягодах мечтать не приходилось. Почки на деревьях только ещё начали набухать. Оставались корешки и рыба. Медведь потянул носом запах текучей воды. До неё оказалось не так далеко. Памятуя прошлогодние уроки, зверь осторожно ступал, выискивая признаки ловчей ямы. Гуго внимательно осматривал кусты и деревья, но что надломили неловкие человеческие руки, а что ветер и снег, разобрать ранней весной оказалось сложно. Впрочем, до воды он благополучно добрался и вволю попил. Невнятная талая муть в лужах жажды не утоляла. А тут – целый поток. Он глотал, и, кажется, даже в голове становилось яснее. Обманутый желудок ненадолго затих.
Он плохо помнил, как вырвался из крепости. Впрочем, вырвался, громко сказано. Никто его не запирал. Бой во дворе шёл во всю. Удивительно, что его не зацепило шальное копьё. Люди, если и замечали пробиравшегося вдоль стены медведя, тут же о нём забывали. Гуго даже Катана увидел. Тайный министр командовал атакой. Мысль, кинуться к нему – припасть, так сказать, мелькнула и исчезла. В потрясённом мозгу зверочеловека явилась картинка, как неузнанный друг гибнет от руки друга.
Потом был бег по полям. Много позже, попривыкнув, Гуго вспоминал, как долго он скакал по открытой местности, пока не начались короткие переходы из перелеска в перелесок, блуждание по чащобам, схроны, лёжки…
Задохнувшись и истратив все силы, он упал на берегу