Винчестер. И другие рассказы. Анатолий Шуклецов

северян Земля-Мать и Вода-Мать почитались с всегдашней святостью. Земля мыслилась в образе исполинского животного, одетого мехом лесов и травы. Как живое существо она ежегодно линяет; рожает птиц, рыб, оленей, крупную и мелкую неразумную тварь; нужно лелеять её и беречь. У нганасан, энцев, ламутов, юкагиров и других северных народностей запрещалось колоть лоно земли ножом и копьём, без нужды рыть почву и заглублять в неё колья. «Не любит кровь, когда её на свет ставят», – вспоминая слова русского языка, говорил старый якут-оленевод, щелками узких от рождения глаз наблюдая пасущееся в низине стадо. Винчестер вышел на него летним маршрутом на Варгае, и сухотелый старец не удивился появлению пешехода. Вековой узор лицевых морщин, похожий на развитую сеть оврагов, не сдвинулся ни в улыбку, ни в удивление, будто он намеренно дожидался прихода геолога. «Пожалуй, невозмутимость туземцев порождена близостью первозданной природы, обычаем жить согласно с ней, она от неотягощённого образованием, ленивого ума», – возможно, так подумал утомлённый ходьбою Винчестер.

      «Вишь, тела твой кожей покрыт, твоя кровь держит. Великий горе, когда шкура голый. Эта рана, эта боль. Через дырка бросает душа и смерть ходит. Нельзя шкура земля рваный казать. Плоха беда станет!..»

      Издавна бытовали анимистические, актуальные и на завтра поверья. Нельзя безнаказанно губить деревья, вблизи костра рубить дрова, можно поранить духа огня; нельзя плевать в огонь и лить в костёр воду. Ради сбора орехов преступно заваливать кедр; запрещено убивать спящего зверя; не подобает громко кричать и куролесить в лесу, распугивая затаившихся обитателей. Охотничий промысел зависит от духа-покровителя леса, не надо его гневить. «Будь люди суеверны и рачительны, не оскудела бы обжитая Земля; есть выверенная народная мудрость, следуй ей», – может статься, и так отвлечённо подумал усталый Винчестер тогда на Варгае.

      В прошлогодний сезон и снискал он неординарное прозвище, за дар злоключений там, где другие фланировали обыденно. Как-то, не доехав версты три до лагеря, он спрыгнул с лошади помочиться и правой ногой угодил аккурат – «кому как, а нам эдак!..» – в медвежий капкан, усиленный приваренными к дугам заточками из электродов. Голень не раздробило по иронии случая: в сапог была всунута ракетница, а обрезки электродов всего лишь оцарапали кожу. Но положение было поистине аховым! Нестерпимая боль ломила ногу, лезли в прорехи мошка и комары, и невозможно ослабить захват, вырваться из цепкого плена. Швыряя в лошадь чем ни попадя, он гнал её прочь, сквернословил, пока безгрешная скотина не ушла без седока в сторону лагеря. Когда его нашли и вызволили, он в забытье бредил. Неделю отлежал Винчестер в районном стационаре, месяц провёл на камеральной работе, вычерчивая геологические колонки и разрезы. Выручила его лошадь, но неприязнь к гужевому транспорту вселилась стойкая.

      Сбережённый винчестер, славное