Клеопа. Конечно, для того.
Друг. Так не все ж ли одно – почитать идола за живое и присудить ему жизнь, а ему умереть должно. Мне кажется то же: почитать горькое сладким и дать суд в том, что медовая сладость принадлежит желчи. Но можно ли желчи сладость присудить без обиды меду? Вот каким образом все собираемся на Господа и на Христа его! Он кричит: «Моя крепость и сила! Во мне путь, истина и живот!» А мы судим, что все сие принадлежит внешней плоти и плотской внешности. И сей суд наш несменно подтверждаем таковым же житием нашим пред людьми.
Клеопа. Вижу теперь вину свою. И ужасно удивляюсь, что за тьма наши очи покрыла? Столько пророки вопиют: «Дух, дух! Бог, Бог!» Всякая внешность есть трава, тень, ничто, а мы ропщем, тужим, когда плоть наша увядает, слабеет и прах переходит к праху. Можно ли сыскать упрямейшую и наижесточайшую несчастливость?
Друг. Сему и я часто дивлюся. Теперь, думаю, понимаешь, что то за суд, которого от нас столь ревностно и единственно требует Бог через пророков. И как можем дать добрый суд меньшим нашим братьям, обидев первородного брата – Христа Иисуса? Он первый сирота, что все его оставили; он первый нищий, что все от него отняли. Все за тьмою, оставив свет, пошли, побежали.
Клеопа. Но откуда в нас проклятое сие семя рождается? Если земля проклята, тогда и любовь к ней.
Друг. Хорошо мысли называешь семенем. Семя есть начало плодов. А совет в сердце – голова наших дел. Но понеже сердце наше есть точный человек, то и видно, кого премудрость Божия называет семенем и чадами змииными. Сии люди любят землю, а она есть пята и подножие и тень. По сей-то причине ничем они не сыты. Блажен, если в чьем сердце проклятая сия голова раздавлена. Она-то нас выводит в горести, а нам во мнимые сладости. Но откуда сей змий в сердце зарождается? Ты ли спрашиваешь?
Клеопа. Хочу знать.
Друг. Откуда злое семя на грядках огородных? Полно везде всяких советов. Не убережешься, чтобы не родилось. Но что делать? Сын! Храни сердце твое! Стань на страже с Аввакумом. Знай себя. Смотри себя. Будь в доме твоем. Береги себя. Слышь! Береги сердце.
Клеопа. Да как себя беречь?
Друг. Так, как ниву. Выпленяй или искореняй и вырывай всякий совет лукавый, все злое семя змиино.
Клеопа. Что есть совет лукавый и семя змиино?
Друг. Любить и оправдать во всяком деле пустую внешность или пяту.
Клеопа. Скажи проще.
Друг. Не верь, что рука твоя согниет, а верь, что она вечна в Боге. Одна тень ее гибнет. Истинная же рука и истина есть вечна, потому что невидима, а невидима потому, что вечна.
Клеопа. Сии мысли чудные.
Друг. Конечно, новые. Если же содержание твоей руки присудишь плотской тлени, тогда будешь старым мехом, надутым бездною мыслей, непросвещенных потоль, поколь возможешь сказать: «Бог, повелевший из тьмы свету воссиять, воссиял в сердцах наших…» А сие сделается при сотворении нового неба и земли. «Се я новое