Часы показывали время обедать.
«Ах, забыл отправить почту. Нужно позвонить помощнице. А чем интересно закончился матч «Зенита» и «Арсенала?», – в голове одна за другой вспыхивали бессвязные мысли как признаки психического расстройства, что в свете последних событий представлялось вполне закономерным.
Заступник униженных и оскорбленных все же решил забежать на почту, оказавшись в очереди, выстроившейся за считанные секунды едва ли не на все почтовое отделение. Перед ним появилась бледная старушка, со словами: «Ты б меня пропустил, сынок – я за пенсией», за ней втиснулся хромой дед, звонко побрякивая костями и медалями; по его взгляду можно было предположить: настроен фронтовик весьма воинственно и никаких возражений не потерпит. За ним, как ни в чем не бывало, пристроился седой бородатый старик, доказывающий улыбчивой, закутанной в шаль бабуле в массивных очках, вставшей следом, что Трамп победил на выборах в США лишь потому, что служил вместе с Путиным в КГБ !? Ожидание затянулось, разговор зашел о Меркель, которая, как выяснилось, тоже наш разведчик, потом все заговорили о санкциях, завязался спор, говорили громко, в один голос, и, судя по мучительно-страдальческим выражениям их лиц, разговор, видимо, зашел о насущном: о похоронах и пенсиях.
«Пенсии, как, возможно, и сумы, никому не избежать», – изрек Семен перефразировав всем известную поговорку, поддержав, тем самым разгоревшиеся дебаты и переключился с одной насущной социальной проблемы в социальном государстве на другую – еще более насущную и так ему близкую по роду деятельности. Заклеивая конверт, он вспоминал «последнее слово» одного чиновника – своего клиента, осужденного на три с половиной года за убийство в состоянии аффекта (речь, конечно, шла о женщине):
«… Все ради нее. Я же ее осыпал золотом. Машину – пожалуйста, коттедж – да, как за здрасте, и путевку ей, и чартеры, и апартаменты, и детей, которых она только портит, и теще – старой, выжившей из ума дуре – квартиру, а она еще на алименты… – вся в мамашу. А этот… шизанутый… пугать еще ментами вздумал, в моих же трусах…», – обдумывая все это и поправляя галстук Реутов заключил, что в жизни нет ничего более непостижимого, чем смерть и любовь: и то и другое ожидает каждого, не суля ничего кроме грусти, тоски и печали, впрочем, равно как и пенсия или тюремный срок.
– С вас еще три марки по семь двадцать, – сказала темноволосая маленькая, словно Дюймовочка, женщина с низким голосом, спасая мужчину от внезапно нахлынувшего приступа меланхолии.
– Все жалуетесь? – то ли спросила, то ли констатировала она, ехидно улыбнувшись краешком губ.
– Приходится, – коротко ответил Семен, передавая ей деньги и накрепко заклеенный конверт с жалобой на судебный приговор, который, как это обычно происходит, никого не устроил: подсудимый считал наказание чрезмерно суровым, потерпевший, вернее, его родственники, – мягким.
– Удачи, вам, – она пересчитала деньги и взяла протянутый конверт.
– И вам, – ответил