12 мая, пятница. Были у Чюминой – обедали. Сегодня она рассказывала свою биографию. Лет 19-ти она в Новгороде сочинила стихотворение «Памяти Скобелева», которое попало в комаровский «Свет». Отец Чюминой обеспокоился: что скажет его начальство, если узнает, что дочь его пишет стихи. Второе стихотворение (тоже о Скобелеве) в аксаковской «Руси». Потом она послала в «Новое Время» поэму «Христианка». Буренин ответил ей ласково – и пригласил зайти в редакцию. Она познакомилась тогда с Сувориным, Полонским etc. Потом Буренин стал делать ей гнусные предложения; она их отвергла, и с тех пор ее стали травить в «Новом Времени».
Сегодня нечто таинственное: приехала Паша в Питер и заявилась к нам на квартиру. Нина не запомнила ее адреса, и теперь мы не можем объяснить себе эту таинственность.
Теперь ночь – белая, – и я хочу сочинять балладу для «Адской Почты». Только что получены «Весы». Там есть «Хамство во Христе»*. Статья сама по себе неважная, – но по отношению к Волжскому – верная и выпуклая.
13 мая. Был сегодня у Зверя (муж Чюминой). Учил его фотографической мудрости. Речь Горемыкина, по-моему, прекрасна: ловкая и вежливая пощечина*. Поссорился с Марией Борисовной – из-за чего, не помню. В ресторане встретился с Володей Жаботинским; купил Менгера*, был у княгини Тархановой – старая, обольстительная женщина, – которая говорила только о себе. Теперь уже ночь, я провел вечер у Лемберка – так и убит мой день. Ужасно. В оправдание себе могу привести следующее стихотворение:
Жил-был штрейхбрехер молодой*,
Жила-была с-р.
И полюбила всей душой
Штрейхбрехера с-р.
Твердит рассудок ей одно:
Штрейхбрехеру бойкот.
А в сердце девушки давно
Амнистия цветет.
О, страсти власть! О, власть Эрота!
Что пред тобою власть бойкота!
Цвела весна, и, как цветник,
Весь мир благоухал.
И меньшевик, и большевик
Душою расцветал.
Средь черносотенных ночей
Сбирался митинг звезд…
О, провокатор соловей!
О, агитатор дрозд!
И не слышно в журчаньи ручьев беззаботных
Ничего о страданьи рабов безработных.
Плохо, по-моему. Нужно переделать совершенно. Черносотенные ночи – это не того. Дрозд здесь ни при чем. Не лучше ли так:
О, провокатор соловей!
О, агитатор дрозд!
О, средь лазоревых полей
Весенний митинг звезд!
О, если б журчанье ручьев беззаботных
Воспело (Нам пело) страданье рабов безработных!
И взгромоздяся на сосну,
О, если б ворон рек:
Читайте «Невскую Волну»,
Долой «XX Век».
Несамостоятельность М. Б-ны вызывает во мне негодование. Стоит мне с ней поссориться – она не идет обедать. Сегодня у нее были деньги, я расстался с нею, и она, чтобы наказать меня, морит себя голодом. Пришла, ест хлеб. Смотрит на меня так, будто я виноват в ее голоде.
14