– Боюсь, вы все неправильно поняли, впрочем, как и всегда. Я пришла не для того, чтобы убить вас, и Хьортт вовсе не одержал победу. Во всяком случае, не в том примитивном смысле, что ему доступен. Я говорю о чем-то гораздо большем, частью чего вам предстоит сделаться, точно так же как и мне. Мы обе примем участие в этой игре и, не сомневаюсь, станем в конце концов близки друг другу, как родные сестры. Даже еще ближе!
Индсорит казалось, будто она катится под гору со связанными руками, с каждым мгновением разгоняясь все сильнее, навстречу двум черным бездонным ямам – поглотившим весь мир глазам И’Хомы. Черная Папесса наклонилась к королеве, и та поняла, что кровь вовсе не размазана по щекам ее всемилости, а сочится из сияющих глаз, словно размытая дождем боевая раскраска. Дыхание И’Хомы отдавало сырым мясом и уксусом, когда она поцеловала Индсорит в лоб, а затем прошептала на ухо:
– Все грехи прощены, сестра. День Становления подходит к концу, и Затонувшее королевство поднимается из морских глубин. Падшая Матерь вернулась и ждет нас на блаженной земле, дарованной нам ею. С господством смертных покончено. Наш долг исполнен, Индсорит!
Слова достигали слуха королевы, но поначалу пролетали мимо сознания – еще одна бессмысленная религиозная болтовня. Индсорит заметила лишь, как И’Хома подняла корону, сверкнувшую в последних лучах солнца, и швырнула в сторону галереи. Корона несколько раз скакнула по обсидиановому полу, затем притормозила и остановилась на самом краю, даже чуть свесившись за край, словно в аристократической забаве на свежем воздухе. Но все же не удержалась, медленно перевалилась через кромку и исчезла из виду. Сердоликовая корона, катящаяся по мостовой Диадемы, – самый жуткий из всех возможных символов, если воспользоваться излюбленным словом матери.
Наконец Индсорит уловила в словах Черной Папессы некий тревожный смысл, но так и не смогла пошевелить пересохшим языком, чтобы задать напрашивающийся вопрос: если с господством смертных покончено, кто теперь будет управлять страной?
Глава 2
Все было уже завершено к тому моменту, когда целый имперский полк внезапно лишился рассудка и солдаты принялись поедать живьем собственных товарищей, но от этого общая картина не становилась приятней. Шагая через лагерь к штабной палатке на другое утро после битвы у Языка Жаворонка, София с восхищением размышляла о том, как удалось Вороненой Цепи устроить гнусное представление. Интересно, как давно это началось? Четверть века назад отличавшийся особой набожностью Четвертый полк после столкновения с Кобальтовым отрядом впал в людоедское безумие, и невозможно поверить, что эти кошмарные эпизоды никак не связаны между собой.
То,