Он шел два часа – по темным улицам, избегая центра города, освещенного масляными фонарями. Шел там, где не ходят благовоспитанные горожане, справедливо опасаясь ночной тьмы, наполненной страхом и злом.
Ему повезло, он не встретил ни стражников, хоть и редко, но забредавших в Нижний город, ни ловцов рабов, промышлявших на узких кривых улочках Старого города, ни грабителей.
Впрочем, не совсем так. Он видел тени в кустах и подворотнях, чутьем загнанного зверя чувствовал, что кто-то за ним следит, но поделать с этим ничего не мог, даже если бы и хотел. Все, на что его хватило – упорно брести к своей цели, пятная мостовую кровавыми отметинами и надеясь, что предутренний дождь, начавшийся вскоре после побега, смоет предательские следы.
Когда беглец подошел к искомому месту, начался ливень. Ледяные струи хлестали так, будто кто-то на небесах решил все-таки помочь беглецу и уничтожить малейшие следы его побега. С кожи, изувеченной ожогами, порезами и проколами, смыло бурую корку, обнажив иссиня-белую, некогда холеную, гладкую кожу.
Беглец не осматривал повреждения, нанесенные ему палачом, он запретил себе смотреть на это и думать об этом. Все потом. Будет время поплакать, будет время пожалеть себя – если только будет. Если он сумеет оторваться от погони, спрятаться, укрыться от неминучей смерти.
Он выбил дробь, постучав в закрытые ставни неприметного каменного дома, стоявшего в глухом переулке Старого города. Подождал ровно десять секунд и выбил новую дробь – похожую на первую, но не совсем. Покороче. Хотя и не менее сложную.
С минуту ничего не происходило. Беглец, устав ждать, тяжело привалился к стене возле входа и, опустив голову, внимательно следил одним глазом за тем, как по обрывкам ткани, свисающей у него с бедер, стекают бурые капли дождевой воды. Он держался из последних сил, на одной лишь железной воле и жажде. Жажде мести!
Наконец дверь тихо-тихо приоткрылась, не скрипнув, не звякнув, будто ветер вдруг подтолкнул ее невидимой рукой. Темная щель притягивала взгляд, обещая безопасность, тепло и будущее – неизвестное, страшное, но все-таки будущее. И беглец шагнул, едва удерживаясь в равновесии, опираясь на косяк более-менее здоровой рукой. И упал на руки невидимым хозяевам дома, потеряв сознание, оставившее измученное, покалеченное тело, стоило мозгу осознать пусть даже иллюзорную, такую хрупкую и невозможную, но безопасность.
– Ты готов говорить? – Человек с неприметным, незапоминающимся лицом сидел вполоборота к Ангусу, и тот вдруг подумал, что, даже если бы его пытали еще страшнее, чем раньше, он никогда не смог бы описать этого человека. Человека без лица, без возраста, без фигуры и даже пола! Человек мог быть мужчиной, мог женщиной – даже рост, и тот был непонятен, скрадываемый длинным плащом, свисающим до самого пола. Этакая