– Да, совсем не то, что в легендах о нем! – воскликнул Закаулов из своего угла. – Но все это по мне, ей-богу, это по мне, ребята! Люблю послать все к черту и броситься с вышки вглубь…
– Тише, тише! – попытался остановить его Берков.
– Не хочу тише! И скажи, Олег, твоей соседке, чтоб донесла на нас в лучшие инстанции! – и Леха погрозил пальцем. – А не в те, которые роются в человеческом дерьме: политика, грабежи, секс…
– Не бойся, Леха, она глуховата. Подслушивает она только наши шаги, – улыбнулся Олег.
– Пусть на шаги и доносит. В лучших инстанциях могут судить и по шагам.
– Лучшие инстанции и так наперед знают все, – прервал их Берков. – А теперь: как вы смотрите на все это?
– Скажу одно, – ответил Олег, расхаживая по комнате, – я чувствую ясно, что за Сашей что-то стоит… Мое чутье меня не обманывает. Но этот Трепетов чем-то меня раздражает, – вдруг разозлился он. – Адепт, так сказать. Хотя меня тянет к нему… вернее…
– Даа… человек Востока так и остался во мраке, – пробормотал Берков. – Еще надо пробиваться к нему.
Было решено, что «полет к человеку Востока» надо продолжать до конца. И, естественно, держать все закрытым, не вмешивая посторонних, как и было обещано Саше. Это лучше для них же самих. И попытаться найти других людей… И они удивились, что столько интересных и глубоких личностей стоит в списке тех, кто исключен…
– Ведь мы не знаем принцип отбора, тем более мы выбраны иначе, «произвольно», как выразился Саша. На чем этот принцип основан? Явно, не на обычном, – проговорил Берков.
– Темна вода…
Но в это время снова прозвучали знаменитые на всю подпольную Москву шесть звонков в одну из дверей дома № 3 по Спиридоньевскому переулку. Кто-то ломился к Олегу сквозь ночь, ветер, бред и вой машин послушать стихи и огненно прокричать среди тьмы. Звезды уже заглядывали в окна.
– Идут, идут, уже идут! – воскликнул Закаулов.
– Начинается! – надменно усмехнулся Олег. – Пойду открывать.
Владимир Ковенацкий. Бочколёт. 1977 год
Евгений Головин. Реальность. 1970-е годы
Глава вторая
Через некоторое время все переменилось в этой комнате. Несмотря на плотно закрытые двери, изнутри порой доносились исступленные крики, переходящие вдруг в шепот и бормотание, звон посуды и одинокие возгласы… Два раза кто-то выскакивал в коридор, взлохмаченный, потный, с криком: «Я больше не могу!»
Жильцы квартиры номер четыре, дома номер три по Спиридоньевскому переулку уже ко всему этому привыкли. Бывало все: и невероятные сборища до шести утра, и шествие среди ночи по длинному коридору в высшей степени подозрительных личностей, то оборванных, то чересчур интеллигентных, и появление милиции, и сумасшедшие беседы в коридоре, и бесконечный ряд водочных бутылок, и вынос пьяного тела – домой, к друзьям, или далеко-далеко… Жильцов поражала странная смесь лиц