Англо-бурская война. 1899-1902. Артур Конан Дойл

между старыми поселенцами и новой администрацией. Бунт с кровопролитием произошел после того, как одного голландского фермера арестовали за жестокое обращение со своим рабом. Выступление подавили, а пятерых участников повесили. Такое наказание было чрезмерно суровым и весьма неразумным. Отважный народ может забыть потери в сражениях, но жертв виселицы – никогда. Создание политических мучеников – самое большое безумие для государственной власти. Правда, и человек, осуществивший арест, и судья, приговоривший арестованных, были голландцами, а британский губернатор выступал на стороне милосердия, но все это впоследствии было забыто, в стремлении нажить на инциденте расовый капитал. Оставшаяся стойкая обида проявилась после налета Джеймсона. Тогда казалось, что руководителей этого злосчастного предприятия могут повесить, и совершенно очевидно проводилась параллель от фермерского дома в Кукхаус-Дрифте к Претории – англичане должны умереть, как умерли голландцы в 1816 году. Слахтерс-Нек[7] ознаменовал расхождение путей британского правительства и африканеров.

      Вскоре раскол стал еще более явным. Происходили различные манипуляции в органах местного самоуправления, голландцев заменяли англичанами в судах. Проявив щедрость за чужой счет, английское правительство назначило чрезвычайно мягкие сроки наказания племенам кафров, которые в 1884 году совершали набеги на приграничные фермы. А затем, ко всему прочему, в том же году в Британской империи отменили рабство, что раздуло тлеющее недовольство в настоящее пламя.

      Следует признать, что конкретно в этом случае британский филантроп был готов платить за то, что считал справедливым. Отмена рабства являлась благородной государственной акцией, ее моральная составляющая опередила свое время, британскому парламенту пришлось ассигновать огромную сумму в двадцать миллионов фунтов стерлингов на выплату компенсации рабовладельцам и таким образом ликвидировать зло, к которому метрополия не имела прямого отношения. Ясно, что следовало бы делать это непосредственно там, где существовало рабство. Если бы мы подождали создания в соответствующих колониях собственных правительств, то не пришлось бы осуществлять отмену конституционными методами. Однако, поворчав, добропорядочный британский домовладелец достал из кармана кошелек и заплатил за то, что полагал правильным. Если Божья милость сопутствует добродетельным поступкам, которые не приносят ничего, кроме печалей, то нам можно надеяться на нее в связи с этим освобождением. Мы потратили деньги, мы нанесли ущерб своим западноиндийским колониям, и мы породили недовольство в Южной Африке, которому не видно конца. Тем не менее, если бы пришлось решать все снова, нам, бесспорно, следовало бы повторить этот поступок. Высшая мораль может оказаться также высшей мудростью, когда история подходит к своему завершению.

      Однако детали сей меры были не столь достойны уважения, как сам принцип. Ее осуществили настолько внезапно,