– Но уж раз говорят, что этот Сальсед служит господину де Гизу, – не такой он невкусный кусочек.
– А-а! Разве так говорят? – подхватил с любопытством гасконец, моментально навострив уши.
– Ну да, конечно, говорят, – пожал плечами всадник. – Но мало ли какого вздора теперь не рассказывают!
– А! – Брике смотрел на него испытующим взором и насмешливо улыбался. – Так вы полагаете, что Сальсед не служил господину де Гизу?
– Не только полагаю, но совершенно уверен, – отвечал всадник и продолжал, видя, что Робер Брике сделал жест, означавший «А на чем вы основываете вашу уверенность?»: – Конечно, если бы Сальсед принадлежал герцогу, тот не допустил бы, чтоб его взяли, или, по крайней мере, не дал бы его привезти из Брюсселя в Париж скованным по рукам и ногам, не сделав ни малейшей попытки отбить и увезти его!
– «Отбить», «увезти»! – повторил Брике. – Это довольно рискованно. Ведь удайся эта попытка или нет, но раз она исходила бы от господина де Гиза, так он тем самым сознался бы, что затевает заговор против герцога Анжуйского[4].
– Господина де Гиза, – холодно ответил всадник, – я уверен, не удержало бы такое соображение, и раз он не требовал выдачи Сальседа и сам ничего не сделал для его спасения, значит, между Сальседом и ним ничего не было общего.
– А между тем – извините, что настаиваю, но не я это выдумал, – продолжал Брике, – есть сведения, что Сальсед наконец заговорил.
– Когда? На суде?
– Нет, не на суде, а под пыткой. Да разве это не все равно? – Робер Брике тщетно пытался придать себе наивный вид.
– Нет, конечно, не все равно, далеко не все равно. Ну хорошо, заговорил, но что именно он сказал – неизвестно?..
– Извините, сударь, – заметил Робер Брике, – и это известно во всех подробностях.
– Что же, что? – не скрыл нетерпения всадник. – Сообщите нам, если вы так хорошо осведомлены.
– Не могу этим похвастаться, сам желал бы получить от вас какие-нибудь сведения.
– К делу! – перебил его всадник. – Как вы утверждаете, в городе известно, что сказал Сальсед. Что же именно?
– Не могу ручаться, что по городу ходят его собственные слова. – Робер Брике явно находил удовольствие, раззадоривая собеседника.
– Но все же – какие слова ему приписывают?
– Говорят, он сознался, что принимал участие в заговоре в пользу господина де Гиза.
– Против французского короля, конечно? Вечно та же песня!
– Нет, не против его величества короля Франции, но против его высочества монсеньора герцога Анжуйского.
– Если он сознался в этом…
– То? – подхватил Робер Брике.
– То он негодяй! – Всадник нахмурил брови.
«Да, – про себя молвил Брике. – Но если он сделал то, в чем сознался, то он хороший человек».
– Ах, сударь, чего не заставят произнести честных людей «испанский башмачок», дыба и раскаленный горшок!
– Увы!