К немалой своей гордости смиренный брат Никодим в духовном рвении кое-что добавил к переписанному тексту, усугубив страдания святой и приумножив ее и без того бесчисленные добродетели. Как он полагал, такие улучшения служили к вящей славе матери нашей Католической церкви и потому были в высшей степени богоугодным делом.
Смиренный брат Никодим устыдился своей гордости, потупил взор и трижды про себя прочел «Отче наш».
Он невольно вспомнил свои детство и юность, прошедшие в нищей деревушке в предгорьях Альп, тяжелый крестьянский труд, постоянный голод и холод, шайки рейтаров, то и дело опустошавшие окрестности…
Сколь приятнее была его жизнь с того времени, как он поселился в монастыре бенедиктинского ордена, особенно с тех пор, как в нем открылся талант переписчика. Тонкая, тщательная работа занимала его с утра до вечера и радовала душу, дни его проходили в радостном труде и молитве.
Брат Никодим еще раз возблагодарил Господа за столь благодатную перемену своей судьбы и за то, что ему удалось сегодня завершить еще одну работу.
По завершении такого большого труда можно было позволить себе отдых, но через окно в свинцовом переплете лилось еще довольно солнечного света, чтобы продолжить работу. Жаль было терять драгоценное дневное время на безделье и суемыслие, да и следовало наказать себя за неуместное проявление гордости, и смиренный брат Никодим позвонил в бронзовый колокольчик.
На этот звон тут же явился смиренный брат Виллем, помощник брата библиотекаря. Смиренный брат Виллем остановился перед столом, сложив руки на груди, и проговорил, как принято было среди монахов их обители:
– С благодарностью принимаю все, что даровано мне Господом, легкое и тяжкое.
– С благодарностью и смирением, – ответил как положено смиренный брат Никодим.
– Чем могу помочь тебе, смиренный брат?
– Я закончил свой прежний труд и смиренно прошу отнести манускрипт брату библиотекарю и принести мне новый, пока свет дневной еще не померк.
– Будет исполнено! – смиренный брат Виллем бережно взял готовый манускрипт и неспешно, как подобает монаху-бенедиктинцу, отправился в библиотеку.
В ожидании нового труда брат Никодим выглянул в окно.
За окном расцветала всеми красками ранняя осень. Редко какой художник мог соперничать с нею в яркости и живости красок – багряных, как персидская киноварь, и желтых, как сусальное золото.
Здесь, за стенами бенедиктинского монастыря, смена времен года была почти незаметна. Смиренные братья проводили день за днем в неустанном труде и молитве, и дни складывались в месяцы, а месяцы – в годы, как буквы манускриптов складываются в страницы, а страницы – в книги.
Брат Никодим был переписчиком, и день за днем он переписывал книги из монастырской библиотеки.
После жизни в миру, полной тревог и опасностей,