– Мать-то опять упорола на море?
– Ага.
– И чего ей дома не сидится! Отдыхай у меня – лес, пруд, а я одна.
– Я это, теть Люб, ночевать к папе буду ездить. Один он.
– Во-во! Соску твоему жрецу, как дитю, надо!
У тети Любы был редкий дар вкладывать в знакомое слово совсем иной смысл, угадываемый лишь по ассоциации. Юлька уже приноровилась к ее шарадам, даже любопытно было докапываться до истоков словообразования. «Жрец» в ее толковании восходил к глаголу «жрать». Твой отец, мол, бездельник, не работает, а ест, как все трудовые люди… Юлька собралась возмутиться, но тетка опередила ее.
– Ну, да ты девица уважительная, в нашу породу, романовскую. Мы, Романовы, всегда все сами, никого не объедали, ни у кого ничего не просили и не просим. Даже цари носили нашу фамилию!
Это был ее конек: мы – Романовы! Да и маман осталась Романовой. Наверняка, по наущению старшей сестры. А они с папой Башкировы.
Дослушав теткин монолог, Юлька напилась топленого молока с шанежками. Потом таскала в бочки воду из колодца. Помогала тете Любе забрасывать на сеновал сено. Собирала с кустов просившуюся в рот малину. Ближе к вечеру поливала вместе с теткой бесчисленные грядки…
Если бы не нужда, она ни в жисть бы не приехала к ней на эту огородную каторгу. Но приходилось терпеть.
Когда совсем завечерело, Юлька прихватила сумку с биноклем и стала прощаться с тетей Любой.
– Не вздумай пёхом! – повелела та. – Недолго и на кустаря нарваться! Ладно, если только обделаешься легким испугом! Поняла?
– Поняла, – покорно ответила Юлька, сообразив, что тетка имела в виду насильника, который кидается на одиноких женщин из кустов. – Поеду на автобусе.
Автобус в ее планах не значился. Она потопала напрямую через холм. Да и ходьбы было час с тютелькой, в самый раз, чтобы к сумеркам добраться до вязов.
Солнце клонилось к закату, когда она заняла свой пост. В яму ей лезть не хотелось. Пристроилась между двумя вязовыми стволами, так что вряд ли кто мог заметить ее со стороны. Настроила окуляры бинокля. И навела его на ментовский вертеп. Однако ничего интересного не обнаружила.
Прошел час и два. Дом возле лодочной станции, словно вымер. Она умаялась и отупела, но упрямо продолжала наблюдать. Уже в поздних сумерках, наконец, увидела, как открылась дверь, и на крыльце появился бородач. Она признала его. Это он в тот поздний вечер пнул под зад трусливого кавалера Толика. Не спускаясь по ступенькам, мирзоевский лакей помочился. Пошарил рукой сбоку двери. Вспыхнули два фонаря – прожектора на столбах, осветив огороженный двор.
Юлька не знала, что ей делать. Оставаться у вязов не хотелось. Тетка уже наверняка спала. Топать к папе – значит, напугать его. Она спрыгнула в «окоп», уселась на брикет, привалилась спиной к земляной стенке и стала ждать рассвета.
4.
Прошло четверо суток. Юлька успела привыкнуть к своему окопу, но не обжить его.