Он понял, что не может больше доверять никому и ничему. А без этой непоколебимой уверенности невозможно быть тайным агентом. Организация не оставит вас; в любых, даже самых критических обстоятельствах организация будет вновь и вновь плести свои сети ради вашей защиты; каждый член организации, даже если он вас ненавидит, выполнит свой долг по отношению к вам; на самой вершине иерархии начальники, обладающие всеми тайными средствами, не допустят ничьей гибели, если на то нет причин высшего порядка – знание этого создавало ощущение безопасности в самых рискованных ситуациях. («Каждый из нас может погибнуть лишь по своей вине или от нашей руки! – заявлял один из вождей. – Для нас не существует непреодолимых препятствий.» И Д. пятнадцать лет проработал в дюжине стран, в том числе в этом ужасном осином гнезде, Третьем Рейхе, где все, что они делали, уничтожалось с дьявольской педантичностью.
Теперь встреча с Дарьей ставила перед ним ряд маленьких, но неразрешимых проблем. Д. не сомневался, что на Дарью можно положиться, что она переживает период глубокого разочарования, что она питает к нему дружбу, которая сильнее любви. Но именно поэтому она могла сама попасться в невидимую сеть. Свое неприятие происходящего она также скрывала под маской безнадежного лицемерия. Ей не доверяли, потому что в течение полугода не давали серьезных поручений. «Отдыхайте, – говорили ей, – после Испании вам нужно восстановить нервную систему…» В конце концов, он разработал следующий план. Позвонить Дарье и назначить ей встречу всего через четверть часа напротив такого-то дома на малолюдной улице Сен-Пер. Сверим часы. Поймать машину, отвезти ее? Куда? Удобнее всего было бы зарезервировать комнату в каком-нибудь укромном отеле. Но хотя Дарья и не страдает предрассудками, не будет ли ей неприятно попасть в двусмысленное положение любовного свидания? Кроме того, горничные иногда подслушивают под дверью; их может заметить какой-нибудь нечаянный соглядатай… Мы явили бы собой весьма подозрительную пару, чуждую удовольствий и пороков, братскую, опустошенную взаимными откровениями… Париж со своими неисчерпаемыми возможностями не мог дать им убежища для прощания, пронизанного горькой