Вот такую «невозможность» насилия над собой, над своим сердцем, над своей душой сполна испытал Федор Иванович Тютчев.
Один из биографов поэта написал: «В двух случаях из трех семейная жизнь Тютчева была трагедией и один раз – драмой».
Это заявление – уже загадка. Но еще большая загадка – любовь Тютчева в зрелом возрасте одновременно к двум женщинам – к Эрнестине Федоровне Пфеффель и к Елене Александровне Денисьевой… Да, именно Любовь – не увлечение, не влюбленность, а большая любовь до боли сердечной. Строки, приведенные выше, адресованы поэтом именно Эрнестине.
А может ли быть такое? И почему биографы называют то, что столь сильно вдохновило поэта, что, несомненно, дало неиссякаемые силы его творчеству, не иначе как трагедией или драмой?
И где же разгадка любвеобильности? Поэт словно спешил, словно опасался, что у него отнимут предмет или даже предметы его страстной влюбленности, его любви. Часто такие истоки можно найти в юности, когда в пору самых искренних и незамутненных чувств возникают преграды, зачастую созданные лишь обычаями, а на деле являющиеся виртуальными.
Считается, что первое поэтическое посвящение Тютчева адресовано Амалии Лерхенфельд (в замужестве Крюденер). Вот это стихотворение:
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
И на холму, там, где, белея,
Руина замка вдаль глядит,
Стояла ты, младая фея,
На мшистый опершись гранит,
Ногой младенческой касаясь
Обломков груды вековой;
И солнце медлило, прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.
И ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.
Ты беззаботно вдаль глядела…
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.
И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.
Но ведь и самое последнее в его жизни стихотворение, не просто посвящение, а посвящение, ставшее знаменитым и положенное на музыку, посвящено тоже прекрасной Амалии. Но этого мы коснемся в конце очерка.
А пока попробуем разобраться, не таится ли за первым посвящением то нежное, непорочное, незамутненное чувство, которое мы называем