– Господи! Бог ты мой!.. Го-спо-ди!.. – Молодой солдат-кавалерист, раненный в живот, шаркал по полу разжатыми ладонями. – Санитар, испить бы!.. Са-ни-тар!..
– Санитар, эй! – подхватил кто-то.
– Санитар!
– Сестра!
– Сволочи!..
В теплушке, кроме раненых, никого не было.
…Над крышей гремел ветер. Когда на каких-то маленьких станциях поезд останавливался, за черной щелью наших дверей гудели телеграфные провода. Но вот провода загудели с обеих сторон теплушки.
Мы приближались к Харькову.
В Харькове мы подъехали к пассажирскому вокзалу.
– Испить бы, о го-спо-ди, и-испить!..
– Вот подожди, разгружать будут.
Я подполз к тяжелой двери. Окровавленный и грязный солдат-марковец помог мне раздвинуть ее, и я выглянул на перрон.
Из соседних вагонов выходили пассажиры. Сейчас же за нашей дверью рыхлая, со всех сторон закругленная дама взасос целовала какую-то плоскую девицу в шляпке с васильками. Мимо них, потряхивая коробкой конфет, пробежал высокий седой мужчина в английском пальто нараспашку. Два толстяка в пенсне подзывали пальцами носильщика.
– Господа! Позовите врача. Господа, да послушайте!..
К теплушке никто не подошел.
– Э, вы там – с чемоданами! Тыловое сало!..
Наконец вагоны рвануло.
– Это же это же это же, черт черт знает, что такое!.. Мане-врируют!.. Ой, трясет!.. Доктор! Это же черт… ой, док-тор!..
Поручик Бронич схватился за ключицы, качнулся вперед, но вагоны опять рвануло, и он повалился спиной на солому. Солдат-марковец стоял на коленях. Тоже раскачиваясь, пытался держать перевязанную руку на весу.
– А для ча страдать и маяться? Для ча это, коль они по справедливости не поступают?.. – ворчал он глухо. – Буржуев, как водится, повыпускали, а на разгрузку опосля только, мать их в тринадцать гробов чертову дюжину!
– Го-спо-ди, испить бы!.. О, господи-и-и!
…Поезд разбивали. Наши теплушки подбрасывало и толкало.
– Ах, так! – вдруг не выдержал поручик Бронич. – Так?.. – И, выхватив наган, он стал стрелять в потолок теплушки – раз! раз! раз!
– Доктор-р-р!..
Когда на вокзале Харьков-Товарная нас наконец стали разгружать, солдат-кавалерист уже не просил пить. На носилки его не положили. Взвалили на плечи.
«Мертвый!..»
По разгрузке работали санитары-студенты. Нога моя ныла. Мне казалось – брезент носилок пропитан кровью, и я закрыл глаза.
– Да вы ли это? Какая встреча!..
С повязкой Красного Креста вокруг рукава надо мной стоял Девине. Я взглянул на него, удивленный:
– Вы?
– А как же! Работаю. Как же! – быстро заговорил он. – Искупаю, так сказать, вину перед родиной. А вас и не узнать, господи!.. Ваш дядя… Да я сейчас же…
– И вас не узнать! – перебил его я. – Толстеете? Ну, ничего, ничего… искупайте!.. Видно, впрок вам идет…
Желая казаться обиженным, Девине