Нас тут же окружили и отобрали оружие. Командир красных выступил вперед и спросил, есть ли среди нас офицеры. Я вдруг почувствовал, будто проваливаюсь в бездонную яму. Холодок пробежал по спине, а во рту появился резкий привкус страха. Я схватил стоявшего рядом солдата за руку. Это оказался тот самый новобранец, которого я спас от наказания. Он на секунду взглянул в моё лицо, побледнел и ответил:
– Нет у нас офицеров. Сбежали они в темноте, а нас бросили.
Остальные присоединились к нему и дружным криком стали проклинать трусливых «офицеров», дезертировавших в ночи. Уловка сработала, ведь перед тем, как войти в город, я избавился от погон, и все мы теперь выглядели одинаково.
В городе было несколько юнкерских училищ, и юнкера продолжали сопротивление красным. Немного спустя мы услышали крики атакующих. Красные открыли огонь из здания. Но атака развивалась успешно, и наши конвоиры стали срывать свои знаки отличия, чтобы притвориться такими же пленными, как и мы.
Увидев, что настал благоприятный момент, мы переглянулись – и через секунду мои люди уже крушили головы охраны всем, что попалось под руку. Я пробился к пулемету и открыл стрельбу в самую гущу красных. Они бежали, а мы, разбив окна, выпрыгнули наружу. Мягкий глубокий снег не дал нам переломать ноги. Мы побежали по улицам, пытаясь найти атаковавших белых, но они потерпели неудачу и отступили в неизвестном направлении.
Я нашел примерно тридцать пять человек из остатков моего отряда. Мы потеряли всех лошадей и едва имели оружие для защиты. Положение было отчаянным. Для начала необходимо было где-то укрыться. Мы выбили дверь небольшой церквушки и вошли в натопленное помещение. Рассевшись на полу, мы устроили совет. Прежде всего люди подтвердили готовность и дальше следовать моим приказам. Никто не знал города, и я приказал всем лечь спать, оставив принятие решений на утро.
Утро, однако, не принесло облегчения. Город был в руках большевиков, и никто не мог ни войти, ни выйти из него без пропуска. Ускользнуть ночью также не представлялось возможным, так как у нас почти совсем не было патронов; такой план был бы самоубийством. Но деньги у нас были, и вскоре мы разжились продуктами и обменяли форму на поношенную гражданскую одежду. Я купил сани и несколько старых извозчичьих лошадей, а людям приказал ходить по округе на случай, если кто-нибудь еще из наших солдат остался в городе. Они должны были притвориться крестьянами, у которых реквизировали повозки и которые ищут способ вернуться домой. Я тоже сделался