Итак, помощники набивали желудки, соревнуясь, кто больше съест, а в это время в спальне…
Николай Ефремович был в сознании. От большой дозы принятого виски у него всего лишь нарушилась координация, а вообще-то он все соображал. Конечно, его заело, что парни так небрежно обошлись с ним, бросили абы как. Ноги свешивались с кровати и уже затекли.
– Думаете, я в полной отключке? – бормотал он, лежа на спине и собирая силенки, чтобы лечь комфортней. – А вот и не в полной. Я запомнил и обиделся. Завтра вам вставлю фитиль. Обоим. И подожгу. Вы меня запомните, по всем этажам ракетой пронесетесь.
Сабельников повернулся наконец набок и увидел… маленького, волосатенького, размером с пол-литровую бутылку нахаленка. Николай Ефремович прищурил один глаз, протянул руку и залепил в крохотный лобик щелчок. Нахаленок кубарем свалился с кровати, а удовлетворенный Николай Ефремович подтянулся на руках, посмеиваясь и взбираясь с ногами на постель.
– Кто здесь? – спросил он, с трудом ворочая языком, ибо ему вдруг померещилось, что в кресле кто-то сидит. Стало любопытно: неужели к нахаленку прибыло подкрепление?
– Я, – тихо отозвался некто в кресле. Нахаленки не разговаривают никогда, только препротивные рожи корчат и пищат.
– И кто ты? – ничуть не удивился Сабельников.
– Ким Рощин. Помнишь такого?
Еще бы! Но Николай Ефремович снова не удивился, а выпятил нижнюю губу, прикидывая в уме, с какою целью его навестило привидение.
– Покажись, – с усилием сел он на кровати, всматриваясь в полумрак.
Рощин встал с кресла. Сабельников склонил голову на один бок, на другой и, удостоверившись, что перед ним действительно Ким Рощин, замахал руками на всякий случай:
– Изыди! Чур меня, чур!
– Зря машешь, не изыду, – спокойно сказал тот.
– А, понял! Ты за мной пришел? – В вопросе послышалась угроза: мол, просто так меня не возьмешь. – За мной?
– Пока нет.
– Тогда зачем? – Вот теперь Сабельников удивился. – Что надо? Ты ведь умер.
– Ты убил меня… – тихо сказал Рощин. В голосе послышалась живая ненависть. Ненависть человеческая, а не призрака, сильная и страшная, от которой у мэра похолодело внутри.
– Я? Неправда, – шепотом произнес Сабельников. – Я не убивал тебя. Ты сам умер, сам. Значит, ты пришел мстить?
– Разве ты никому не мстил? – Николаю Ефремовичу