Всех молодых солдат разместили в одной казарме. По ночам в кубрики приходили «старики». Наверное, от скуки или от злобы, нам устраивали учебные тревоги и «смотрины». Заодно с обмундирования отрывались пуговицы, «сравнивались» ремнём окружности талии и головы. Кого-то заставляли отжиматься от пола или пробивали грудь. За деревянной перегородкой казармы жили стройбатовцы, которые после ухода «экзаменаторов», продолжали вбивать азы армейского бытия. На каждую метко брошенную фразу, необходимо было дать ответ, как правило, одновременно всем взводом, громко и нецензурного содержания. Ночи были бессонными и состояли из тренировок на одевание. Сорок секунд – пока горит спичка. За это время надо выпрыгнуть из кровати, одеть и застегнуть обмундирование, намотать портянки. «Намучившись» с нами до двух-трёх часов ночи, сержанты шли спать, оставляя нас пришивать оторванные пуговицы и устранять выявленные недостатки.
Голод преследовал постоянно. Худели на глазах. Ели всё, что жевалось. Особенно вкусной показалась мне подмороженная рябина, которую не успели склевать снегири. Кто не курил, начинал курить. Во-первых, время перекура – это время отдыха. Чем больше перекуров, тем больше отдыха. Во-вторых, в курилке появлялась возможность обсудить то, о чём в казарме нельзя было и заикнуться. Но и здесь возникали проблемы, связанные с поиском сигарет. Как правило, собирались окурки (бычки). Остатки табака смешивались и набивались в самокрутки из листов от газеты «Правда» из ленинской комнаты. Окурки выискивались по всему периметру нашей части во время уборок территории.
Всё, что каким-то образом уцелело в Горностаевке, безропотно отдавалось сержантам и старослужащим. Но мой блокнот и спрятанные в нём пять рублей ещё долгое время хранились, как НЗ (неприкосновенный запас). Купить еду было невозможно, так как в солдатскую чайную нас не отпускали. «Не положено по сроку службы духам ходить в чипок!» – повторял сержант. Да и денег у нас тоже теоретически не должно было быть. В дальнейшем я с другом всё ж таки пробрался в чайную, но наш обед был замечен черпаком (прослуживший год). Он доложил сержанту, и наказание не заставило себя долго ждать. Наряд на работу в туалете и три наряда по службе вне очереди.
Как-то проходил мимо курсантского стола, где после завтрака остались кусочки рафинада, и взял, сколько поместилось в руку. За мной шёл старшина. Пять нарядов вне очереди – сутки через сутки. Самое распространённое в последующем взыскание. К чувству голода прибавился хронический недосып. Когда рассказывали, что в армии можно спать на тумбочке, – я удивлялся. Но здесь я научился спать сидя, стоя, лёжа на столе, на подоконнике и даже на ходу, пока идёшь в столовую. Всё это я опробовал на себе. Первую свою ночь в первом же наряде я спал на нешироком подоконнике казармы.
Иногда с наряда снимали, и, предоставив несколько часов на «отдых», ставили повторно. Причина для этого могла быть разнообразной, но она всегда находилась: