Каких-то две-три минуты – и её таинственный груз надёжно спрятан в дупле, а воровка – почему-то дракону хочется назвать её именно так – скрывается в подлеске, не удостоив старика взглядом. Долго же, выходит, он спал, ежели его даже за серьёзную помеху не приняли. Он втянул ноздрями воздух. От предмета, что до сих пор, старательно присыпанный сухой листвой, покоился в сердцевине полумёртвого лесного долгожителя, шёл странный запах. Успокаивающий. Родной.
Домашний. Вот ещё одно давно забытое слово…
Никому не отдаст, решил тогда он. Кем бы ни была эта маленькая трясущаяся дрянь… Её пачкающий аромат, словно струя чёрно-белого пушистого и с виду безобидного зверька, изгадил здесь всё, и дракон старательно затёр его своим телом, соизволив за долгое-предолгое время приподняться с излюбленного края поляны перед небольшой пещерой и проползти по следам нарушительницы покоя. Это усилие обошлось ему дорого. Отвыкшие от движения мышцы яростно завопили, требуя немедленного отдыха. Чувствуя, что вот-вот заснёт, ящер вновь подумал: не отдам! Обвился вокруг мощного ствола, и лишь тогда позволил себе забыться…
А сейчас его спрашивают, не знает ли он, зачем эта тварь здесь рыскала. Да, он понял вопрос. Он ещё бывает иногда в здравом уме и в твёрдой памяти.
Чем-то неуловимо знакомым пахнет от этого синеглазого. Тоже… Домашним.
Пожалуй, ему – можно и отдать. Пусть порадуется.
Повинуясь мимолётному сердечному порыву, дракон привстал – и чуть отполз от дерева. Человек, уже почти пересёкший поляну, обернулся.
Тяжёлый бронированный хвост с силой тарана, атакующего вражеские ворота, ударил по стволу бука, разнося в щепки верхнюю часть и обнажая пустое, выеденное временем и древоточцем нутро. Достаточно, решил дракон, умному хватит, чтобы понять, а мужчина-воин, кажется, не глуп… И уже не слушал, кого там выкликает синеглазый, как отдаёт шёпотом команды – что-то разгрести, проверить, собрать… Даже ухом не повёл на благодарность, высказанную почтительно и с уважением, как и полагается. А всё потому, что уже сожалел о проделанном, ибо страстно хотел вернуть себе игрушку, вдыхать знакомый запах, наслаждаться… Возможно, он и сам однажды, по собственной воле, порушил бы этот бук, только ударил бы чуть ниже, чтобы избавить себя от лишних хлопот: тогда крышка ларца, упавшего на землю, раскололась бы, и просыпались , сверкая на солнце или в лунном свете, перстни и броши, диадемы и булавки, заструились бы нитки разноцветных жемчугов… Отчего-то он знал, что там, в этой резной, пахнущей заморским деревом, большой шкатулке.
В очередной раз он проснулся с зарёй.
Чёрный лохматый кот играл среди груды щепок какой-то блестяшкой.
Поддел лапой, зафырчал, закопался в траве, высунулся, довольный, сжимая добычу в зубах. Важной поступью приблизился к дракону – и выплюнул перед ним какую-то синюю каплю.
Камушек, гладкий, небольшой, величиной с фасолину, или, пожалуй, с боб, и так же изящно изогнутый. Только фасолины не загораются нежным лазоревым светом,