Был эпизод. Мама, тетя Женя и мой младший брат отравились угарным газом, угорели. Я не могу сказать, почему они умудрились угореть. Это было днем, меня дома не было. Я пришел и увидел, что они в этой учительской комнатушке на полу лежат без сознания. Я побежал к соседям Любченко. Прибежала женщина и ее муж вытащили всех троих во двор, на свежий воздух. И стали думать, как привести их в сознание, прибежало ещё несколько женщин. Я помню, что пострадавшим терли виски. Раздавались самые дикие советы, как привести в сознание отравленных. На свежем воздухе вскоре они пришли в сознание.
В июне 1942 года мою маму уволили с работы. И на ее место прислали Курневич Ксению Константиновну. Она и ее дочь так же была эвакуированными из Рогачева. Мама знала Ксению Константиновну и ее мужа до войны. Муж Ксении Константиновны преподавал в педучилище, которое окончила моя мама. Буквально в первые дни воны он был призван в Красную Армию и очень быстро погиб. На мой взгляд, зря его призвали, зрение у него было минус десять или хуже. Без очков он совершенно ничего не видел, а в сутолоке войны потерять или разбить очки очень вероятно. Без очков, моя мама говорила, он был совершенно беспомощным, поэтому очень быстро погиб.
Ксения Константиновна была вдова погибшего, и ещё у нее была 12-летняя дочь. Поэтому у нее было преимущество перед моей мамой, т.к. мама была жена врага народа и маму уволили.
Председатель колхоза берет ее на работу счетоводом. С оплатой половина трудодня в день. Поселили нас в бывшем монастыре, дали нам келью, в которой печка была плохая, давала мало тепла. Моя мама переложила самостоятельно печку. Как я сейчас помню на 7 дымоходов, чтобы, когда топим даже соломой, чтобы выходящие дымовые газы дольше находились в печи и больше ее нагревали. Я спрашивал, называл ее на вы: «Откуда вы знаете или умеете это делать?». Она говорила: «Нам в школе, когда-то в начальной объясняли, что вот такая-то печка и так-то надо выкладывать». И мама выложила новую печь и самое в этом удивительное, что печка то работала нормально, ни дымила, и тепла стало гораздо больше.
В соседней с нами келье жили двое старых евреев муж и жена лет по 70, а может быть больше. Мы жили впроголодь, а старые беспомощные соседи голодали. Как-то зимой старик постучал в перегородку между кельями и сказал, что он умирает, а Сара умерла несколько часов тому назад, и ее лицо объели крысы. Мама сходила к ним, предложила старику перейти в келью к нам, он отказался. К утру он умер.
В деревне ещё было две семьи евреев. Одна из них так же умерла в эту зиму. Их было трое: муж и жена обоим лет по 45, и ребенок лет 6—10. У мужчины была болезнь Паркинсона, поэтому его не призывали в армию.