Я в то время как бы и не нуждался в своем теле, но не мог без него обойтись. Все его желания казались мне чуждыми и никчемными. Имело значение только то, что вопило в глубине этого тела, но это вопящее существовало отдельно от него, хотя и срослось с ним намертво. Тело мое было старше меня на четверть века, поэтому я в нем был чужак.
Мне не было стыдно, что я все еще цепляюсь за Майю и не могу ее отпустить. Все происходило само собой, помимо моей воли. Будто меня вынуждали сопротивляться тому, что она меня отрывала от себя, заставили вцепиться в нее мертвой хваткой, как бультерьера. Однако в отличие от озверевшего пса, я чувствовал боль, когда меня пинали. Но теперь я впервые думал только о Майе – не о себе.
Я решил добраться своим ходом, чтобы при случае выпить. Для этого пришлось на автобусе проехать семь минут до платформы Лось, потом четверть часа сидеть в вагоне электрички, 9 минут в метро до «Библиотеки им. Ленина», где перейти на «Александровский сад», выйти на следующей остановке, на эскалаторе подняться наверх к кинотеатру «Художественный» и через подземный переход пройти к ресторану «Прага».
На периферии сознания возникали и мелькали в неподвижном зное люди-призраки с одинаковыми лицами, мчались по проспекту нескончаемой вереницей бездушные машины, – и весь этот взбудораженный мир летел в неистовое будущее по замысловатой спирали, в беззвучном пустом центре которой притаилась Майя.
От ресторана Прага я свернул направо, чтобы немного пройтись пешком, и по узкому тротуару мимо дома имени Грауэрмана вышел к домам-книжкам, повернул налево, в Арбатский переулок, и неожиданно увидел идущего по другой стороне Яна. Весь его облик выражал неприкаянность: похоже, он испытывал то же самое, что и Майя. Не заметив меня, он свернул налево.
Побродил по Арбату, затем вернулся в начало, к ресторану «Прага», где обычно располагались художники. Там и застал снова Яна. Он сидел на пластиковом стульчике, смуглый, отрешенный и одинокий, как поверженный демон со своим орлиным носом, и я испытал странное чувство, будто он мне дорог так же, как и Майя. Этот человек один во всей Москве что-то значил для меня в ту минуту, потому что в нем таилась тайна Майи, неподвластная моему разумению, но очень важная для меня. Вокруг Яна, к которому я приближался, словно возникла зона правильной фокусировки, отчетливой резкости, за пределами которой все выглядело расплывчатым, ненастоящим. Он был в том же самом сером свитере и потертых джинсах, в которых мы застали его бредущим по Арбату в пьяном виде, но на это раз без беретки.
Я подошел к нему и протянул руку сквозь воздух, насыщенный