Спустя некоторое время после его женитьбы у них родилась дочь Цецилия. Детство ее протекало почти в одиночестве. Ее мать умерла, не имев возможности наблюдать за первыми годами своей дочери, а отец по своим привычкам, нраву и характеру не обладал той самоотверженностью и нежной заботливостью, которых требует воспитание молодой девушки. Но боги, как говорили наивно некоторые лица из друзей их семейства, покровительствовали Цецилии: все восхищались ее действительно поразительной красотой и тем, что дороже еще оценивалось, – тонким умом, исполненным живости и чистосердечия, и вообще всеми дарованиями, которыми отличаются избранные натуры.
Назначение ее отца сборщиком податей и переезд их в дом могильщика доставили ей много огорчений. Ежедневно она была свидетельницей той чуждой сострадания жестокости, с которой взыскивались подати с несчастных обывателей квартала у Капенских ворот.
«Зачем мой отец принял эту должность!» – думала Цецилия с горечью.
Много раз и, конечно, бесполезно она пыталась убедить отца отказаться от этой должности или, по крайней мере, внушить ему большую снисходительность к людям.
Ухаживания Гургеса вскоре стали для нее новым источником скорби. Происходило это вовсе не оттого, что она отгоняла всякую мысль о браке. Напротив, часто в своих мечтах молодая девушка мечтала видеть рядом с собой любимое существо, которое должно украсить ее жизнь. Самые дорогие ее сердцу божества были не один раз призываемы из-за этого неведомого человека, и она с простодушием надеялась, что благодаря своему благочестию она удостоится его увидеть внезапно. Но появление Гургеса в похоронной тоге не заключало в себе ничего соблазнительного. Цецилия не оказывала ему ни малейшего внимания, а позже, когда он сделал предложение, ее нежная натура возмутилась от одной мысли об этом браке, который казался ей ужасным.
Вскоре произошло событие, которое наполнило ее душу совершенно новыми чувствами.
Однажды вечером она пришла провести несколько минут возле ложа бедной женщины, страдавшей жестокой болезнью. Она окружила ее своей заботой и даже приносила ей пищу. Это была несчастная еврейка. Но молодая девушка видела только ее одиночество и ее горе, совершенно не обращая внимания на разницу вероисповеданий.
– Будь благословенна за твои заботы о моей матери и облегчение ее страданий в то время, когда сын ее был вдали!
Молодая девушка обернулась. Молодой человек в хитоне «сагум» (в военном плаще), в латах, со щитом и шлемом с серебряным украшением наклонился над ней, почти обдавая ее своим дыханием. Цецилия вздрогнула и отшатнулась. Потом она, покраснев, опустила глаза, не будучи в состоянии объяснить себе присутствие этого незнакомца. Старуха поднялась со своего ложа; она заключила в объятия молодого человека.
– Это мой сын! – воскликнула она. –