Тойво шумно умывался под рукомойником, отфыркиваясь и покряхтывая, когда в кухню вошла заспанная мать. Ни слова не говоря, она, сладко поеживаясь и позевывая, принялась за приготовление завтрака.
– Мама… Ну что ты… Скачешь? Спала… Бы… – наставлял мать Тойво в паузах между пригоршнями воды.
– Провожу тебя и лягу, – ответила мать на привычный ежеутренний вопрос сына.
Тойво работал в лесу механиком. Хваткий ум и страсть к технике сделали из парня мастера на все руки, а потому в леспромхоз Тойво взяли безо всяких разговоров механиком по ремонту бензопил. Автобус, отвозивший мужиков на работу в лес, проходил мимо дома механика в семь утра.
Быстро позавтракав, одевшись и, подхватив под мышку фуфайку, Тойво выбежал во двор, попрощавшись уже на лету. Морозный воздух с размаху заполнил грудь, заставил закашляться. «Однако, жарит», – подумал он. В это время в конце улицы, натружено жужжа шестеренками и подмигивая на выбоинах фарами, показался потрепанный леспромхозовский КАВЗик.
В салоне автобуса дым стоял коромыслом. Два десятка мужиков, казалось, разговаривают одновременно, от чего автобус напоминал потревоженный улей. В общем гуле отчетливо слышались только крепкие словечки, вставляемые мужиками во все места по поводу, без повода, а то и вовсе безо всякой надобности. Тойво материться не любил, но к своеобразному языку лесорубов давно привык и не обращал внимания на перемат, который мужики вставляли в разговор для связки слов. Он сел на свое обычное место на заднем сиденье автобуса, прикрыл глаза и прислушался к разговорам.
В центре КАВЗика мужики резались в козла, и оттуда ничего кроме хохота и крепких словечек не долетало, в конце же автобуса сидели мужики поспокойнее. Они обсуждали кто охоту, кто рыбалку, кто женщин. Обычный разговор по пути на работу.
До делянки было километров тридцать, но побитый, старый КАВЗик преодолевал их за час с хвостиком. Автобус пропах табаком, бензином и запахом свежеспиленного дерева. Тойво свыкся с этой атмосферой, привык к мерному гудению старого движка, к монотонному бормотанию мужиков. Было время немного подремать…
Что-то знакомое сквозь дремоту навевал шум работающего мотора. Ах, да, армия… И вот уже сон, вытянутый из глубин подсознания знакомым звуком, заполняет все, уводит туда, в прошлое, в совсем еще свежие воспоминания о службе.
Что это? Да эта же та самая Лысая гора под Кандалакшей. Грузовик натужено ревет, волоча в затяжной, трехкилометровый подъем себя и тридцать солдатиков, глотающих пыль под душным брезентовым тентом. У всех – новенькие АК-47 с полным боекомплектом. Едут они отнюдь не воробьев стрелять по предгорьям Хибин, а заступать в караул по охране спецзоны, контингент которой состоит сплошь из бывших власовцев.
Тойво отчетливо чувствует какую-то тревогу, он знает, что должно произойти дальше, но никак не может вспомнить…
Старенький грузовик, который тысячу раз до этого вскарабкивался на Лысую гору на сей раз подвел. Точнее, подвел молодой водила, который совсем недавно пришел из учебки, и не знал пока всех тонкостей организма вверенной ему колымаги. Дернул его черт переключать передачу почти на самой вершине горы. Лендлизовский «Студебеккер», который, очевидно, принимал участие в штурме Берлина, жалобно заскреб коробкой передач и замер; несколько секунд машина подчинялась нажатой педали тормоза, а потом скрипнула, сорвалась с места и, набирая скорость, покатилась вниз по накатанному склону…
Тут Тойво вспомнил, чем кончилось то роковое падение и, дернувшись как ошпаренный, проснулся. Автобус по-прежнему крался по извилистой дороге, выхватывая светом фар из тяжелого морозного сумрака высокие снежные обочины. Перевел дух. Опять это видение. Даже две раны на затылке, оставшиеся от входа и выхода армейского штык-ножа явственно заныли. Да, здорово им тогда досталось… Восьмерых солдатиков раздавило насмерть, еще семеро калеками на всю жизнь остались, остальных порвало да порезало – штыки-то примкнуты к автоматам были. С тех пор его голову украшают два шрама от собственного автомата полученные.
Старлей, что ехал начкаром в кабине с водителем, вместе с ним и погиб. Еле достали бедолаг из груды покореженного металла. После этого случая по частям прокатилась волна проверок. Штабные офицеры с большими звездами строили личный состав по всякому поводу и без него, зачем-то устраивали строевые смотры, маршброски и ночные стрельбы. Все закончилось тем, что командир части перед строем зачитал приказ, согласно которому ехать в караул разрешалось с примкнутыми штыками, но с одетыми на них ножнами. Боевой готовностью жертвовать не стали, так как в последнее время случаи побегов из власовской зоны участились. Правда и начальнику караула дали право выгружать личный состав у подножия Лысой горы, если дорожные условия на его взгляд покажутся сложными.
Калек