Я принимаюсь искать носки в шкафу с зеркальной дверью, отодвигающейся вбок, словно в купейном вагоне. Целлофан предательски хрустит. Искусству подбирать шмотки меня научила Лена. Сама она одевается просто безукоризненно, и ее гардероб не в пример дороже моего. С ужасным хрустом чертового пакета, наконец, достаю одну пару.
Лена ворочается на кровати и тихо вздыхает.
Я не закрываю шкаф – дверца может запросто заскрипеть. На цыпочках приближаюсь к выходу из комнаты. В дверях торопливо натягиваю носки.
Затем оборачиваюсь и внимательно смотрю в лицо жены. Она неожиданно поднимает веки и сонно глядит куда-то мимо меня.
– Куда ты? – так просто говорит она, что я не сразу нахожусь с ответом. Лена плотно подтягивает простынь к подбородку и резко садится. Сумею ли я придумать что-нибудь сейчас, стоя вполоборота в дверях, бросить это на ходу, запросто, как человек, спешащий по неотложным?
Я гляжу ей в глаза – она сверлит меня черными точками. Еще несколько секунд – и она заметит, что в глазах у меня ни единой мысли, а лишь растерянность. И тогда она не поверит ни единому слову из той лжи, что я придумаю для нее как поэт-импровизатор. Это все из-за того, что захрустел пакет, – она же спала еще минуту назад, черт возьми! Я смотрю ей в глаза и изо всех сил стараюсь, чтобы она не угадала, какая эмоция тормошит меня сейчас за воротник.
– Стас?! – в ее голосе злость и раздражение. Еще через пару мгновений она будет готова встать и загородить мне дверь, и тогда, чтобы уйти, мне придется хватать ее за мягкие руки.
– Я сейчас приду, – говорю я ненатурально, словно на школьном КВН.
– Я за салатами, – я улыбаюсь. Я готов ненавидеть себя, сейчас я сыграю на ее слабости, она любит, когда я что-нибудь покупаю ей к завтраку. – И молоком. Можешь пока подремать, я приду и все приготовлю.
– С чего бы это вдруг? – будто бы по слогам говорит она и откидывается на подушку. Надо уходить, лопоча на ходу всякий вздор о том, как я забацаю сейчас завтрак. А ведь это могло бы быть семейной идиллией. Он просыпается раньше и приносит ей в постель наивное человеческое счастье.
Мне делается стыдно, но отступать я уже не намерен.
– Я счас буду, – бросаю небрежно и принимаюсь обуваться. Лена молча смотрит в потолок, по-детски закусив губу. Она мне не верит, но она любит меня, а я ее. Почему бы мне не остаться?
Все, я обут и готов идти. Смотрю на часы. Сейчас она спросит меня, во сколько я собираюсь прийти. Мне кажется, что съездить к Борову, взять у него план и вернуться можно за час. Это при благополучном раскладе. Борова просто может не оказаться дома. Будет ли тогда реабилитирован мой подлый утренний уход? А допускать скандала я просто не могу, поймите меня правильно. У меня сердце разрывается, когда я вижу, что моя ложь мучает ее.
Я молчу и поворачиваюсь спиной.
– Я тебе не верю! – вдруг почти выкрикивает она.
Я выдавливаю улыбку. В ответ она принимается плакать. Стискивает руками внезапно покрасневшее